Михаил работал продавцом подержанных автомобилей.
Каждое утро он приходил в свой офис — тесную, слепленную из частей грузового контейнера «конуру» на стоянке для безвозвратно эвакуированных автомобилей, и начальник орал ему в лицо: «Сделай так, чтобы все пошло по плану, Дима!» Почему Дима, Михаил не спрашивал, а про план он знал: нужно продавать как можно менее привлекательные экземпляры как можно дороже да побольше. Но вот в чем проблема: потенциальные покупатели, честно сказать, нечасто заглядывали закупиться и даже просто прицениться, а если и являлись, то в нерабочее время, ближе к ночи. Уходили, точнее, уползали они утром с адовым похмелом, вызванным прилунным общением со сторожем Валерием. Поэтому у Димы, точнее у Михаила, был один способ продать автомобиль — выходить в ночные смены вместо Валерия и проводить сделки под неизбывное чоканье, не превышая допустимое промилле. Иногда это ему удавалось, от силы несколько дней, но потом — разумеется, все-таки назюзюкавшись — он заключал ужасно невыгодную сделку (в лучшем случае) или (в худшем случае) предприятие оказывалось на грани банкротства. Чтобы начальник не обременял свою привычную фразу оскорблениями вроде: «Дима, ты говно, оккупант и монгол!», Михаил принимал все обязательства по долгам на себя. Расставаться с работой Михаил не был готов — не имел права лишать свою семью хлеба — но её нужно было каким-то образом оптимизировать, чтобы она начала приносить деньги, а не убытки.
В попытке выправить своё финансовое положение Михаил пошел на эксперимент. Днем, как только начальник отбывал на рыбалку, подсобное помещение, чудом выделенное на площади «конуры», одним движением Михаила превращалось в конспиративную точку сбыта хентая. Хентай — это такое экзотическое хобби, причудливое сочетание незаурядного коллекционирования с отчаянным рукоделием. Вряд ли столь экстравагантное развлечение нашло бы отклик у изъеденных бытом земляков Михаила, если бы не эпидемия сексуальных домогательств, буйствовавшая в городке без малого два года. Михаил, сам того не осознавая, придумал «лекарство». Вывести его на хорошо прогретый рынок не составило труда.
Каждый день стоянку миновали рабочие консервного завода: к заводу вела только одна дорога, и только она вела от него, если, конечно, человек не направлялся в мир иной (туда дороги не нужны). Едва завидев их унылый строй, Михаил выбегал за ограду из сетки-рабицы, размахивая цветастым выпуском «Ассенизатор-чана» и издавая звуки, создающие, по мнению Михаила, ореол ориентальной таинственности. Рабочие, как ни старались, всё же обращали на него внимание и, щедро одарив окружающую среду смачными ругательствами, меняли курс. Они подходили к Михаилу оказать помощь, положенную при приступах эпилепсии (так они думали), а уходили без пары бумажек в кошельках, но с парой бумажек под мышкой. Так зародилось настоящее, хоть и ограниченное территорией городка, паломничество к стоянке подержанных автомобилей, чему обрадовался начальник Михаила, когда под плеск жижи в бутылках ему об этом доложили коллеги по рыбалке. Истинная причина популярности его объекта была за гранью его понимания, иначе…
Втайне от него работа шла круглосуточно по двум фронтам: днем в приличных объемах скупалась печатная продукция; ночью, если повезет, автомобильная. Главное, что в кассе теперь стабильно поддерживался минимально допустимый уровень денежных средств, за что Михаил и получал зарплату. Ну, ту зарплату, что он делил с Валерием, который любезно, но не безвозмездно уступал Михаилу ночную службу, и Никой, двоюродной сестрой Михаила, которая ежедневно выводила нужные сочетания изгибов и красок у себя на чердаке. Когда-то она рисовала на досуге, исключительно в собственных творческих целях и в основном без аудитории, но с тех пор, как у результатов движений её кисти появились поклонники, она была вынуждена отдавать всю себя и своё время удовлетворению новоявленного спроса. Теперь Ника могла делать то, что давно хотела — эпатировать публику и получать за это жалование. Ну, то жалование, что она принимала из рук Михаила, которому также регулярно приходилось давать на лапу представителям санитарной, пожарной и налоговой инспекций. Если у тех возникали вопросы к подсобке и происходящему в ней, он утолял их любопытство из своего кармана; если к продаже автомобилей — из кассы, в теории, но чаще все-таки из своего кармана. Выполнив все необходимые финансовые операции, Михаил выходил в ноль и оставался в нем наедине с ощущением собственной значимости и радостью от новых знакомств, случающихся в кои-то веки не по «синей» теме. Семье же его приходилось влачить полуголодное существование.
Как и деньги, жизнь Михаила разделилась без остатка: на две полноценные смены. Но и эта новая реальность обернулась сном разума с настолько туманным сюжетом, что различить отдельные эпизоды и уж тем более общий смысл этого «сна» было практически невозможно. Поэтому Михаил умудрялся ошибаться в самых простых действиях — хотя со сложными справлялся успешно, и притом машинально — и не замечать, что дела обстоят в действительности куда хуже, чем могло показаться. Если в первое время, когда его вновь обретенная ипостась еще не разрослась до пугающих размеров, он путал входы с выходами, рассветы с закатами и левые ботинки с правыми, позже он перестал отличать причины от следствий, доброту от слабости и шины от машины. Критической точкой стал момент, когда Михаил перепутал Hyundai и «хентай». Видели бы вы лицо того человека, который нечаянно чуть не стал владельцем занимательных иллюстраций, отсылающих к культуре Японии! За уже уплаченную стоимость он рассчитывал на пару пустяковых ключей от пускай не до конца раздолбанной, но все же б/у-шной импортной жестянки. А ему суют на подпись соглашение, по которому он на неопределенное время становится обладателем жалкого подобия произведения искусства, причем произведения похабного, компрометирующего его честь и даже не оригинала! В том месте, где должно было дремать либидо, у старого импотента высоко подняло голову ханжество. Старик всем своим видом показывал, что воспринял надругательство над самурайским кодексом чести не иначе, как личное оскорбление. Сотрясениями воздуха и, возможно, головного мозга Михаила не обошлось: факт кощунства был предан огласке во время совместной с начальником Михаила рыбной ловли под плеск жижи в бутылках. Начальнику дали понять, что размер компенсации за причиненный моральный ущерб будет определять суд, и определять с большим пристрастием.
Во исполнение условий неимоверными усилиями достигнутого мирового соглашения Михаила уволили. Однако туман в его голове эта перемена не выветрила, поэтому он ничего не заметил и продолжил действовать в своем режиме. На стоянку путь был ему заказан; к тому же вакантную должность продажника занял Валерий. Но Михаил туда и не пришел, перепутав повороты и оказавшись на пороге у Ники. В его оправдание скажем, что перепутать мансарду с его прежним местом работы было несложно: та же теснота, те же бутылки, расставленные по углам, те же бычки и та же бумага где попало, та же безлюдность. Да, Ника ушла, оставив на столе развернутый чистый лист ватмана, как бы приглашающий осквернить его краской.
Причиной ухода Ники было не желание защитить кузена от подозрений в собственной неадекватности, а всего лишь утрата источника дохода. Она привязалась к деньгам и расстроилась, когда они перестали регулярно появляться в её жизни. А вот по аудитории она не скучала: ей уже осточертело рисовать на заказ, и она всерьез решила сменить деятельность. Недолго ей пришлось идти по единственной улице городка, чтобы попасть в такую незамысловатую и всеми успешно забытую сферу, как продажа подержанных автомобилей. Между нами говоря, иначе и быть не могло: в этом городишке всем желающим трудоустроиться приходилось выбирать между стоянкой и градообразующим консервным заводом, упомянутым ранее.
Бывший начальник Михаила принял художницу с распростертыми объятиями, крича ей прямо в ухо: «Только делай всё, как надо, Дима!», сходу назначил её ответственным специалистом по дежурству в ночное время суток. Почему Дима, Ника спрашивать не стала, а в должность вступила без лишних раздумий, благо, никакого плана ей предъявлено не было. Она еще не знала, что прежние покупатели автомобилей решили отказаться от вековой традиции ночных посиделок: та с недавних пор стала вызывать у них неприятные воспоминания и дискомфорт в области чистоплюйства. Зато им стали доступны возлияния в светлое время суток в компании с Валерием, который казался им глыбой. Если бы Ника знала о таких переменах, предшествовавших её появлению, она вздохнула бы с облегчением, поскольку её цель — сделать успешную карьеру — можно было достичь, только используя каждую секунду с пользой. Устроившись в конуре, она намерилась всю себя и своё время отдавать штудированию журналов на автомобильную тему из расчета, что это однажды позволит ей подняться на одну ступеньку карьерной лестницы, последнюю для женщины в этой компании — ну, и в городе тоже.
Валерию переход в коммерческий отдел дался очень легко. Оказалось, что для успеха в новой должности нужно немного иначе работать лицевыми мышцами и языком во время застолья. Тогда звуки, источником которых было его тело, не только способствовали продолжению банкета и игры в карты, но и стимулировали активное покупательское поведение собутыльников. Начальник кричал ему: «Молодец, Дима, еб твою мать!», хотя та мать давно уже отдыхала от земной жизни.
Михаил, обнаруживший как будто на своем рабочем месте, а вообще, на чердаке у Ники кисть, краски и прочие художественные принадлежности, долго собирался с мыслями и в конце концов пришел к выводу, что раз они в его руках, он сидит с ними за столом, а Ники поблизости нет, то значит, он — это Ника. А главной определяющей чертой Ники для него (только потому, что он плохо знал свою двоюродную сестру и общался с ней в случае крайней необходимости) была способность писать картины, разжигающие страсть в мужчинах любых возрастов — и неважно, смеют они признаться в этом или нет. Пускай техникой рисования он не владел, да и о сути хентая имел весьма отдаленное представление, он принялся выражать на бумаге то, что было на уме — подержанные автомобили. За свою жизнь он повидал автомобили в самых разных позах и без самых разных деталей, поэтому ему было что рисовать. Машины без дверей, машины с сорванными в порыве страсти крышками капотов, их выставленные на всеобщее обозрение внутренности, хомуты и стяжки, надраенные глушители, капающее с конца шланга масло и спущенные шины — в эротомехании Михаил знал толк. Он даже сочинил несколько объединенных общим сюжетом комиксов про очень старые автомобили, которые мучались от упадка лошадиных сил и позора: напрокат их брали только в деревнях, чтобы хранить в багажнике картошку.
Разумеется, хентаем это можно было назвать с определенной долей условности, к которой не были готовы новые ночные гости Ники. Это были всё те же любители рисованной порнушки, которые смекнули, что днем подсобка переполнена враждебно настроенными, невоздержанными и, как граненый стакан, посвятившими свою жизнь алкоголю святошами. Обуреваемые животным инстинктом и зудом в причинном месте, они были разочарованы революцией в репертуаре художественных произведений: они требовали женщину, и женщину, обязательно выполненную в виде двухмерного изображения! Предложенные же Никой фотореалистичные произведения кузена вызвали ярое негодование у них и очередной всплеск преступности, особенно в части сексуальных домогательств в городе.
Так бы и умер Михаил от голодной смерти при неизвестных для его уже бывшей семьи обстоятельствах. Спасла его оплошность Ники. Однажды от усталости она забыла один из выпусков, что были посвящены тяжеловесной судьбе винтажного авто, на работе. Не прошло и суток, как выпуск был обнаружен — в самый разгар пьяных «переговоров», когда ослепший от избытка ацетальдегида в организме Валерий шарил плохо слушающейся рукой в поисках ключей от продаваемой машины и скинул всё лежащее и стоящее на столе на пол. Среди прочего там был журнал, который и подобрала волосатая, покрытая пятнами рука того самого поборника морали, чьи вопли когда-то стоили Михаилу работы. Держа перед собой новое воплощение формулы лекарства от мужского одиночества, но не догадываясь о личности его автора, старик застыл. Его взгляд приковало содержимое моторного отсека, которое, скрытое от глаз простых обывателей где-то в глубине кузова, предстает во всём искусственном не-естестве только перед мастером и только во время особо интимных махинаций, а теперь — что важно — полунамеками, во всем разнообразии и искусном исполнении явлено на развороте обычной школьной тетради в клеточку. Его сердце, упорно сражавшееся который год с атеросклерозом, не выдержало и размягчилось, распалось на волокна мышечной ткани, и те, подобно виноградной лозе, обвили отпечатавшийся в нем образ обнаженного металла и изгибающихся змеей пластиковых трубок.
Так он впустил искусство в свою жизнь. Даже если бы в этот момент его останки упали, пролив только что плескавшуюся в бутылках жижу, эта смерть не дала бы нам повода отрицать, что искусство всё же имеет значение для человеческой цивилизации, и значение гораздо большее, чем имеет та розоватая пустота, которой являлась жизнь его жертвы.
Но в реальности жертва та принесена не была. Описанный эпизод был воскрешен в памяти во время следующего сеанса рыбной ловли с начальником Димы, Валерия, Ники и Михаила, и даже настойчивый плеск жижи в бутылках не смог помешать этому. Бывший автолюбитель слезно признался, что решил провести остаток своей жизни за созерцанием детализированных схем и диаграмм, которые, как оказалось, несут в себе не только утилитарный смысл, но и большой эстетический заряд. Отныне его интересовали только поиск автора и — по обнаружении — забота о нем, дабы не останавливалось творчество.
Его собеседнику эта новость никак не могла прийтись по душе, ведь деньги, которые он рассчитывал выручить с продажи машины и, скорее всего, не одной, грозились уплыть в поддержку современного искусства, совершенно им непонятого. Поэтому лишь номинально посвященный рыбной ловле досуг, которым он ни разу за свою жизнь не пренебрегал, был досрочно прерван ввиду форс-мажорных обстоятельств.
Начальник устремился на свой объект. Ему было очевидно, кто проявил себя с неприглядной стороны — как источник бесстыжей пропаганды превосходства нематериальных ценностей над материальными, — поэтому он намеревался заключить под стражу, казалось бы, исправно заключающего сделки Диму. Но, прибыв на «квадрат» (стоянка была прямоугольной формы), начальник обнаружил, что Дима по меньшей мере временно невменяем и недоступен для общения на человеческом языке. Поэтому был срочно объявлен внеочередной выходной: на двери тут же появилась табличка с соответствующим объявлением, а все посторонние в экстренном порядке покинули помещение под воздействием метлы. Дима и стул, обычно служащий для удобства клиента, стали неразрывным целым (их связала крепкая веревка); у ножек стула разместился тазик, чтобы содержимое Диминого желудка не забрызгало казенное имущество. Дима всё происходящее с его телом воспринял безропотно и нестойко, как и полагается в состоянии алкогольной комы.
Под вечер, согласно графику, на работу пришла Ника. В глазах начальника это был уже второй Дима в одной комнате. Поскольку Дим стало слишком много, второй Дима так же был отправлен под тесные путы на стул. Чем меньше различий между подчиненными, тем начальнику легче. Возобновился допрос Димы: откуда взялись журналы, кто состоит в редакторском комитете, наконец, по какой цене можно реализовать штуку. Первый Дима отвечал стандартным для себя молчанием. «Тысячу уев», — по-деловому ответил второй Дима и моментально в глазах допрашивающего превратился из мелкого подчиненного в перспективного бизнес-партнера, по совместительству очаровательную Веронику, последнюю для средней руки бизнесмена надежду на спасение от разорения вследствие в пух и прах проигранной конкуренции. В своих же глазах Ника превратилась в вершительницу своей судьбы и разрушительницу чужих миров.
Она уже и правда ясно видела, как судьба вершилась, а миры рушились. У них с кузеном своё предприятие — лавка комиксов. Они сами и создают, и издают, и продают продукт клиентам, которые будут днем и ночью приходить и подходить двумя потоками к одной из двух имеющихся полок широкого стеллажа (больше для этого городишки и не требуется). Площади им любезно и безвозмездно предоставил начальник, который уже и не начальник вовсе, и даже не младший партнер, а, Царствие ему Небесное, первый и главный спонсор всей этой затеи. Валерий нанят, как прежде, сторожем, а рабочие консервного завода, как прежде, ходят мимо, иногда переругиваясь на японском.
Ника полностью поглощена своим новым занятием. Одной рукой она рисует то, что попадет завтра на одну из полок стеллажа, другой считает деньги, которые попадут в карманы представителей инспекций или пойдут на увеличение производственных мощностей. её цель — заработать столько денег, чтобы можно было работать не ради денег. Хотя бы лет пять. Но всё явственнее проступает в её творчестве, всё больше напоминающем конвейерное производство, механическое. И виной тому не то его коммерческие основания, не то её прошлый опыт работы в сфере подержанных автомобилей.
А вот Михаил другое дело: он рисует обеими руками на чердаке то, что потом заберет курьер и поставит на вторую полку для продажи. Курьер приходит по два раза в день, утром и вечером, но даже не знает имени этого увлеченного своим занятием человека. Как не знает и сам Михаил.
Но хотя бы Димой его больше не зовут.
