(повесть)[1]
Глава 16. Гибель Иры Егоровой
Ехали мы с вокзала порознь и вечером не виделись. С приездом у нас была куча дел. Во-первых, надо было проведать сад. Однако ускользнуть в сад сразу мне не удалось. Папа встречал нас дома. Он был очень занят какими-то делами и приехал домой одновременно с нами. Меня он расцеловал очень сердечно и тихонько шепнул мне на ухо: «Я занимаюсь финансовыми делами мамы».
— Ты, наверное, помнишь, как справедливо упрекнул меня, что я спокойно смотрю, как разоряется твоя мать? Упрек был правильный. Потом я обо всем расскажу тебе, мой дорогой, но строгий критик.
Всех сразу пригласили к столу, на котором были расставлены лакомые блюда. Но кушать не хотелось. Я посмотрел на сестру и спросил:
— Верочка, куда исчезла Ирочка? Ведь занятия еще не начались? Она свободна, как ветер? Куда же она унеслась?
— Я сама удивляюсь, — сказала Вера. — Я не успела сказать ей даже пару слов. И главное, ведь встречать она приехала тебя? Это было очевидно! Что ты сказал ей такое, что она мгновенно улетучилась? Наверное, ты ее сильно обидел. Иначе она бы так не поступила…
— Ничего обидного я ей не сказал, — возразил я. — Правда, она упрекнула меня в молчании. Действительно, я за все лето не написал ей ни строчки. Любочке писал предлинные письма, а ней ничего. Даже понять не могу, почему это. Ведь я очень дорожу ее дружбой, мы дружим более пяти лет! И вот такая глупость! За два с половиной месяца отдыха — ни одной строчки! Но ведь и она мало писала мне. Так что мы квиты. Хотя нет, нельзя равнять мужчину и женщину. Как ты думаешь, Ира будет дуться на меня и завтра?
— Думаю, что завтра она придет, если нет — тебе придется идти за ней. Наверное, ты сказал ей о своих похождениях в Карлсбаде? Если да, то сделал это неудачно. Почему-то Ира прощает тебе только Любу… Знаешь, они переписываются, чего я совсем не понимаю! Одним словом, разбирайся сам в своих похождениях. Здесь я тебе не помощник.
И тут меня осенила догадка! Это Люба, которой я писал обо всем и очень подробно, по всей вероятности, написала Ире о моих подробных частых письмах и, может быть, об их содержании. Я понял, что завтра Ира не придет и что надо что-то предпринять. Импульсивность — главная черта моей неуравновешенной натуры. Я, недолго думая, подбежал к маме и спросил разрешения отлучиться на час.
— Уж, наверное, спешишь в сад?
Но я не стал объяснять, что спешу не в мой сад, а к Ире. Мне просто стало страшно, что я могу потерять ее дружбу. Но почему мне стало страшно за нашу дружбу? Ведь я летом совсем не думал об Ире и не написал ей ни одной строчки. В чем же дело?
Жила Ира напротив городского бульвара, совсем недалеко от нас. Однако я так спешил, как будто от этого зависела потеря или сохранение дружбы… Через считаные минуты я входил в хорошо знакомый подъезд. Ира была дома и, как потом выяснилось, никого, кроме нее, не было. Встретила Ира меня приветливо, даже с радостью. Как будто она ждала меня и была уверена, что я приду. Провожая меня в комнаты, она сказала:
— Ты представить себе не можешь, как я рада, что ты пришел ко мне сразу, как приехал! Твоего приезда я ждала с большим и странным нетерпением. Ты — единственный мой товарищ, с кем я могу поделиться самой сокровенной тайной моей жизни… Посиди, родненький, я сейчас приду, только приведу себя в порядок. Ты застал меня врасплох!
Тут стало ясно, что мои опасения были напрасными. Мелькнувшая ранее мысль, что Ирочка обиделась на меня, казалась мне теперь глупой и самоуверенной. В связи с этим изменились мои намерения каяться в своих грехах. Ирочка вернулась нарядно переодетой и еще на ходу начала говорить:
— Витенька, дорогой мой друг, мои дела очень плохи, хуже не может быть! Слушай меня внимательно и не перебивай, пока я не расскажу всё. Ты, наверное, помнишь: на наших балах я танцевала с молодым грузинским офицером Сашей Кикнадзе. Он только что окончил военное училище, произведен в офицеры и по протекции откомандирован служить на родину. Он кутаисский, и ему всего 17 лет. Так вот, представь себе, он влюбился в меня. Так, по крайней мере, он всё время твердит… Ходит за мной по пятам. По субботам ждет меня у Заведения, провожает домой, приходит затем к нам в гости. Он настаивает, чтобы я бросила учиться и вышла за него замуж! Ты не смейся, это очень серьезно и страшно. Ведь мне еще только 14 лет! Какие могут быть разговоры и мысли о браке?! К тому же он мне не нравится. Он, конечно, парень красивый, такой гладкий, с черными маленькими усиками, в духе грузинских девушек. Но мне он совсем не нужен. Страшно даже подумать, чтобы бросить училище и остаться недоучкой. Нет, ты не подумай, что он нарушает правила приличия и ведет себя нахально. Он вежлив, сдержан, и мои родные ни о чем не догадываются, и я пока им ничего не говорила. Тебе первому. Даже Вере я ничего не скажу. Пожалуйста, подумай, как мне выпутаться из западни, в которую я вот-вот могу попасть. Родной мой Витенька, помоги мне! Ты умный, ты всё можешь решить, подскажи мне, как быть?
— Дорогая Ирочка, — сказал я, — первое, что нужно сделать, — это постараться не оставаться тебе с ним одной. Всю неделю в будущем ты в Заведении св. Нины. Я буду встречать тебя и провожать домой; если нужно —сидеть у тебя все субботние вечера. Пусть он тоже будет с нами. А по воскресеньям ты будешь все дни у нас. Мы с Верой будем провожать тебя домой. В очередной понедельник утром я зайду за тобой и провожу в Заведение. Это не избавление, а лишь первая мера предосторожности. Таким образом, возникнет время для решения вопроса коренным образом.
— Наверное, именно так надо будет поступить, — воскликнула Ирочка. — Но я боюсь за тебя. Не потеряет ли Александр спокойствие, не обозлится ли он на тебя, не постарается ли он избавиться от тебя силой? Я так теперь боюсь всего!
— За меня не бойся, — спокойно сказал я, — я молодой, но сильный и ловкий, а в школьном кружке нас обучают джиу-джитсу. Кое-чему я научился и за себя постоять сумею. Не думаю, чтоб Александр решился применить оружие. Я Сашу знаю плохо, но полагаю, что он не из храброго десятка. Помню один случай, когда толпа мальчиков не то шутя, не то нарочно напали на Александра, меня и Веру, когда мы вечером выходили из кинематографа. Сначала Саша грозно набросился на ребят, но, видя, что они не испугались, а схватились за камни, сразу пошел на попятный и, схватив Веру за руку, помчался в сторону, бросив меня одного против шестерых забияк. Я не испугался и не побежал, а громко и весело заговорил с забияками, стараясь шуткой их успокоить. Восхитился тем, какие они грозные: напали вшестером на одного офицерика и обратили его в бегство: «Достойно ли это вас? Я ведь всех вас знаю. Вот ты! — обратился я к одному из хулиганов. — Здесь ты хорохоришься, а матери своей побаиваешься». Все ребята вдруг засмеялись и уставились на парня, к которому я обратился.
— А он такой и есть: когда за спиной шестикратная защита, он храбрый, — заметил, продолжая смеяться, один из хулиганов.
Я понял, что накал напряжения спал и, пользуясь моментом, продолжил разговор:
— Вот я давно хотел спросить вас. Говорят, что в Рионском лесу, это сейчас же за нашим кладбищем, до самой станции Рион водятся грибы, которые называются «царскими». Это единственное место в мире, где такие грибы растут. Правда ли это?
Один из ребят выступил вперед и заявил:
— Да, правда, и они вкуснее белых грибов и боровиков.
Все обступили его и засыпали вопросами. Да какой же это гриб? Как он растет? Где его искать? Я тоже старался не отставать от других, хотя этот гриб хорошо знал, и не раз мы с Люлей и нашим садовником Петром после дождя ходили собирать такие грибы, а затем лакомились ими в жареном виде. Но я и виду не показал, что вопрос-то я задал, чтобы просто переменить тему и успокоить хулиганов. Я даже договорился с одним из них, что пойдем вместе за этими грибами.
Так мирно разошлись мы, и я вернулся домой, где Вера взволнованно рассказывала Люле, что, наверное, меня мальчишки избили, и надо, чтобы Петр бежал мне на подмогу (Александра дома не было: он проводил Веру и быстро улетучился).
— Вот видишь, — сказал я, — твой Саша не храбрец и мне ничего не сделает. Ты за меня не бойся. Но совет мой остается прежним: прими мою защиту, и всё будет хорошо. Как избавиться от претендента на тебя, я обдумаю тщательно и сообщу.
Ирочка схватила меня за руку, посмотрела на меня пристально и дружески поцеловала меня раз, потом подумала и поцеловала вторично… Затем задумчиво промолвила:
— Не знаю, почему, но я верю тебе, надеюсь на тебя, полагаюсь на тебя. Вот поговорила с тобой, и мне стало как-то спокойнее. Но ты сейчас не уходи, пока не придут родные, а то вдруг заявится Саша, и я снова расстроюсь…
Так сидели мы с Ирочкой, и я рассказал ей о летнем отдыхе, о несчастии, которое постигло Матильду, и как я изменился в отношении ее, когда она вернулась из Митавы слепой на один глаз.
— Ты не мог поступить иначе, — заметила Ирочка. — Твой поступок — доказательство твоей порядочности. О твоем благородстве постоянно твердит в своих письмах Любочка. Она тебе самый верный и любящий друг. Я весь тоже неравнодушна к тебе, верю в тебя и убеждена, что будешь ты великим изобретателем воздушных кораблей. Когда ты рассказываешь о небесных светилах и о предстоящих тебе звездных путешествиях, невольно, вслед за тобой, устремляюсь в небо.
И она весело засмеялась, и на лице у нее не было беспокойства и страха. Пришли родители, увидели меня и сразу набросились с вопросами: как мама? Вернулась ли тоже домой? Почему так рано? Хорошо ли провели лето? Почему не писал Ирочке? Ее часто навещает Саша; наверное, Ирочка нравится ему; но ведь он уже взрослый — офицер; Ирочке надо еще расти, учиться и умнеть… Я отвечал, отвечал и, наконец, заявил, что должен бежать домой, а то мама рассердится.
— К тому же, — добавил я, — вы не поверите, я еще не побывал в нашем саду. От имени мамы я приглашаю вас — вместе с Ирочкой, конечно, — прийти к нам на весь день. Мама будет очень вам рада, а вечером я провожу вас домой. Значит, решено? Завтра мы ждем вас к нам. Я распрощался, Ирочка проводила меня до выходной двери, крепко пожала мне руку и сказала:
— Ты большая умница, как всё это здорово придумал! Я бесконечно тебе благодарна. Верю, что всё теперь станет по-другому. До свидания, родной Витенька. Приходи завтра пораньше за мной. Обязательно приходи. До свидания. И она опять крепко пожала мою руку.
Я шел домой и думал, как я оправдаюсь перед мамой, что без ее согласия пригласил всех Егоровых к нам в гости? Ведь не могу же я объяснить ей истинные мотивы приглашения.
Мама, конечно, была очень недовольна моей самодеятельностью.
— Дом еще не приведен в порядок, мы ведь только что приехали. Надо же думать и не приглашать друзей в неудобное время.
— Мамочка, родная, не сердись, — перебил ее я, — Егоровы любят тебя, хотят увидеть и поговорить с тобой. Ведь они не чужие, а родные и близкие…
Я нежно поцеловал ее руку. Мама растаяла и сказала:
— Ну и подлиза ты, хитрец Витюша! Ничего не сказал… Мы были уверены, что ты побежал в сад. Но нет. Ты изменил своим привычкам и сразу побежал к своей подружке Ирочке. А ведь на даче ни разу не вспомнил о ней! Но что с тобой делать, ты растешь не по дням, а по часам. Смотри, какой высокий и сильный ты стал теперь! А помнишь, несколько лет тому назад ты чуть не умер от воспаления легких? А теперь совсем молодец! Когда мы ехали в поезде, соседи по купе решили, что тебе 15 лет. Что же, ты в саду так и не был? Просто невероятно! Что подумает садовник Петр?
— Ничего, мамочка, — сказал я, — завтра мы с Ирочкой целый день проведем в саду, задобрим Петра, похвалив его труды по саду. У меня еще есть секрет для Петра, но об этом позже… А теперь выпьем чай и ляжем спать. Утро вечера мудренее. Мамочка, время бежит быстро. Ты ведь знаешь, что в гимназии я усиленно занимаюсь спортом и беру уроки джиу-джитсу[2] — это очень полезно для физического развития человека. Ты знаешь мои намерения быть покорителем звезд, а это по силам только физически развитым людям. Вот я и хочу быть сильным и мужественным.
Тут я вновь поцеловал маме руку и был прощен. За чаем я удивился, как быстро растут мои братья Сережа и Коля. Сережа готовился идти в гимназию, бегло читал и любил чтение так же, как и я. Хорошие у меня братья! Папа очень внимателен к маме. За чаем он рассказал, что Никодим Антонович Бялусский, мой дядя, муж тети Лели, приехал в Кутаиси доложить о продаже сухумского имения на лучших условиях, чем предполагалось ранее. Папа тоже, оказывается, приложил к этому свою руку. И он рад, что помог маме в этом деле. Молодец папа! Я очень, очень люблю его…
После чая я не удержался и побежал в сад. Каким милым и дорогим он показался мне после долгой отлучки! По-видимому, Петр уж очень постарался, чтоб сад выглядел в наилучшем виде. На деревьях, лаская взор, висели налившиеся соком груши и яблони. Сливы, наполненные влагой, уже совсем поспели, и надо было уже давно снимать урожай. Особенно красивыми были персики на тонких ветках: румяные, все с позолотой и пушком… Деревья унаби показались мне гораздо более высокими, чем сохранились в памяти, но плоды были еще зеленые. И наконец, мушмулиновые деревья в центре сада так и манили к себе крупными спелыми сочными плодами. Я не удержался, взобрался в знакомое гнездышко и, разломав зубами несколько плодов, потянул сок и с удовольствием съел их. В этот момент снизу раздался голос Петра:
— Что же это барин, Вы забыли свой сад? Только к вечеру вы удосужились посетить его? А я не мог дождаться Вашего прихода. Весь измаялся, думал, уж не заболели ли Вы?
— Нет, мой дорогой друг, я не забыл наш сад, но произошло событие, которое заставило меня забыть себя, свои желания и уйти из дома. Вопрос стоял о спасении друга. Мог ли я в этих условиях думать о себе? Но сейчас пришел в сад и осознал, какую важную роль в его благополучии и состоянии играешь ты, мой друг, как горяча твоя любовь к нему. К какому дереву ни подойдешь — видна твоя забота о нем. А как велик урожай плодов на всех деревьях! Жаль, что я не художник, а то бы сразу схватил палитру. Спасибо тебе!
— А ваша знакомая девочка Света часто приходит сюда. Мы с ней беседуем, говорим о вас. Я позволил ей лакомиться фруктами, сколько она захочет. Сейчас она уехала в деревню, но сказала, что приедет к началу занятий в школе.
— Это ты хорошо поступил, Петр, что заботился о ней и всё ради меня. Мне это очень приятно! Вот о чем я хочу попросить тебя… Помнишь, мы ходили в Рионский лес собирать царские грибы? Как ты думаешь, появились ли они уже, или еще рано? Узнай, пожалуйста. А если время настало, давай соберемся вместе по грибы? На этот раз я приглашу Ирочку: пусть составит нам компанию. Однако уже поздно, надо идти спать. Дорога очень утомила маму, и надо дать ей поспать. Спокойной ночи, до завтра!
Я бегом побежал домой. В гостиной в одиночестве сидел папа. Я подошел и сел рядом с ним.
— Витенька, — заговорил он, — мне кажется, что на душе у тебя неспокойно. Что-то волнует тебя. А то, что ты сразу по приезде не побежал в сад, только усиливает мое беспокойство. Может, ты расскажешь, в чем дело?
— Папочка, дорогой мой, любимый, — воскликнул я, — ты верно заметил, что у меня на душе неспокойно; однако поделиться этим я пока не могу. Это не моя тайна. Но мне, наверное, потребуется твоя помощь, и я не премину ею воспользоваться. Дорогой мой, любимый, ты представить не можешь, как я обрадовался, что ты стал помогать маме в ее денежных делах! Ты ведь знаешь, какая она беспомощная и доверчивая. Всякий жулик может обмануть ее и воспользоваться ее доверчивостью. Спасибо тебе за это от всего моего маленького сердца!
— У тебя, Витюша, не маленькое, а большое прекрасное сердце, — нежно промолвил папа. — В этом отношении ты очень похож на маму. Такой же добрый и хороший. Мама кое-что рассказала мне о последнем месяце вашей жизни в Карлсбаде. При мне ты был одинок и ни с кем не дружил, кроме Веры. Конечно, она тебе верный друг. Она любит иногда подразнить тебя, посмеяться над тобой, но она тоже добрая. Но расскажи, что же случилось с тобой после моего отъезда с Балтики?
Я не узнавал отца. Всегда замкнутый, серьезный и строгий, он как будто преобразился. Неужели наш разговор там, на берегу Балтики, так подействовал на него, так его всего перевернул? Я был этому очень рад. Мне доставило большое удовольствие подробно, во всех деталях рассказать о Матильде. Почему я заботился о ней? Я не мог еще правильно оценить свои действия. По всей вероятности, это было горячее желание помочь бедной девочке обрести уверенность в себе, понять, что слепота одного глаза не будет драмой в ее дальнейшей жизни. Она должна была поверить, что в жизни ее ждет счастье. Папа слушал меня с пристальным вниманием. Он обнял меня, притянул к себе, и мы сидели так, тесно прижавшись друг к другу, и я продолжал рассказывать о карлсбадских событиях. Наконец я закончил. Мы сидели молча и думали каждый о своем, затем папа промолвил:
— Все-таки ты, Витенька, хороший парень. У тебя золотое сердце. Твое будущее сулит тебе много радостей. Ведь ты испытал радость от сердечного отношения к Матильде. Только имей в виду: ты не можешь так просто уйти из ее жизни. Ты должен писать ей хорошие дружеские письма. На это ты мастер, как и на истории.
— Что это вы здесь засиделись? — сказала мама, появившись в дверях. — Идите, идите спать. Вася, что же ты задерживаешь Виктора? Он устал с дороги. Если у него какие-то неприятности, разберетесь завтра! Идите спать.
Я встал, поцеловал родителей и отправился в свою комнату. Теперь я занимал комнату один. Люля переселилась к младшим братьям, однако она любит меня по-прежнему и не упускает случая поговорить со мной, узнать о моих трудностях и всей душой мне помочь. Но о создавшейся у Иры ситуации я никому сказать не мог: это ее тайна. Лежа в постели, я никак не мог заснуть. Как уберечь Иру от назойливости Саши? Как мне, совсем маленькому еще мальчику, противостоять 17-летнему офицеру, грузину, влюбленному в Иру? Ира взяла с меня слово, что я никому никогда ничего об этом не скажу. Значит, я одинок в борьбе. Но как ее вести, чтоб победить? Я забыл всех, забыл Любу, Матильду, Светлану, на уме — одна Ира, которую я должен защитить, даже если это будет стоить мне жизни! Однако надо спать, во что бы то ни стало спать, чтоб завтра быть сильным, с ясным умом и неуклонной решимостью защищать Иру. Во всяком случае, утром я должен идти к Ире и привести ее к нам. Здесь, в нашем обществе, она в безопасности, а в саду Петр всегда должен быть поблизости, чтоб можно было бы его позвать. Я не знал, какая может создаться ситуация, но должны быть все условия для наибольшей безопасности.
Утром я проснулся очень рано, тихонько оделся, умылся и выскользнул в сад. Петра в саду не было, я прогуливался по аллеям сада и думал… Никакие ягоды, фрукты, цветы меня не занимали. Даже проходя под мушмулиновым деревом, я не соблазнился его плодами. В 8 часов утра я выпил чай с младшими братьями и Люлей. Родители еще не выходили. Вера сладко спала: она любила поспать. После чая я сказал Люле, что пойду за Ирой и приведу ее к нам. «Так сказала мама», — прибавил я.
Подойдя к дому Иры, я уже издали увидел худую, стройную фигуру Саши. Он прохаживался туда-сюда вдоль дома. Увидев меня, он широко улыбнулся, как будто обрадовался моему появлению, широко расставил руки, как бы для приветствия, и сказал:
— Наконец-то вы приехали домой! Вера тоже? Мне очень надо ее увидеть. Ну, как отдохнули, как твои успехи? Я имею в виду, в плавании. Расскажи, что было интересного на Балтике?
То, почему он находился здесь, около дома Иры, Саша и не собирался объяснять. Считал это совершенно лишним…
— Я обязательно расскажу вам обо всем подробно, но Вера, безусловно, сделает это лучше меня. Я спешу, у меня срочное поручение от мамы.
Я проскользнул в подъезд, а Саша прокричал мне вслед:
— Скажите, пожалуйста, Ире, что я здесь и жду ее приказаний. Скажите, что именно «приказаний»!
Я ничего ему не ответил, поскольку был уже на втором этаже и нажимал кнопку звонка. Ира открыла дверь и сказала:
— Ты видел? Он торчит около дома уже час. Подумать только! Начинает осаду с рассветом! Что будем делать?
— Всё очень просто. Идем к нам в гости! — сказал я. — Он раньше 11–12 часов не может прийти к нам. Папа этого не допустит из приличия. Да Саша и сам не решится явиться раньше. Если же он придет, что же, ты ни одной минуты не будешь с ним наедине, нам придется его терпеть, но распускаться мы ему не дадим. А возвращаться ты будешь со своими родными, опять в безопасности.
В этот момент в столовую вошли родители Иры, тепло приветствовали меня, сказали, что обязательно будут у нас, но, конечно, не раньше двух часов дня.
— Мама прислала меня за Ирой, — вставил я, — Вере не терпится поговорить о прошедшем лете. Вы не против?
— Ну конечно, пусть идет, ей с нами скучно… Ты, Витенька, прекрасно выглядишь и как вырос! Смотри, ты на полголовы выше Иры. Но ведь ты моложе ее, не так ли?
— Ну конечно, моложе, — сказал я, — у нас в семье все высокие, но я всех выше. К тому же я увлекаюсь борьбой, играю в теннис и еще учусь джиу-джитсу, это полезно для самозащиты!
Я посмотрел на Иру. Она слушала меня внимательно. Но когда я заговорил о джиу-джитсу, она нахмурилась. Мне предложили выпить чаю, я отказался…
— Ну, ребята, идите, — сказал отец Иры. — Она увлечена вашим садом, но смотрите, не переедайте фруктов. До скорого свидания!
Ира на несколько минут забежала в спальню, одела пеструю, очень шедшую ей кофточку, и мы вышли на улицу. Саши у дома не было, но вот он показался из-за угла, как будто только что пришел. С широкой улыбкой вежливо он поприветствовал девушку и сказал:
— Я очень соскучился по Вас, Ирочка. Мы так давно с Вами не виделись! Надеюсь, Вы не забыли меня?
Он пошел рядом со мной, но не с Ирочкиной стороны, что, несомненно, было ловким маневром. Ведь он не знал, что я осведомлен о его притязаниях на эту прекрасную девочку.
— Виктор, как Вы думаете, можно ли прийти сегодня к Вам в гости? Мне очень хочется поприветствовать Ваших родных и поговорить с Верой. Воображаю, какой она стала большой и красивой! Конечно, не сейчас, но позже. Как Вы думаете? — И он с надеждой устремил свой взгляд на меня. В глазах у него была мольба и надежда.
Я ответил:
— Мы вернулись из отдыха только вчера. Мама пока никого не принимает. Исключение — для самых близких, Ириных родных. Однако приходите к нам ненадолго в 5 часов, мы проведем время в саду и, таким образом, не будем досаждать маме. Приходите прямо в сад, мы с Ирой будем ждать Вас там, а уже потом на полчаса зайдем к родным.
Глаза молодого человека засветились радостью, и он благодарно пожал мне руку. По всей вероятности, он был искренен, но низменный инстинкт чувствовался в нем совершенно очевидно. Он проводил нас до дома и вежливо распрощался. Я понял, что он решил скрыть от меня свои чувства и любовь к Ире. Ну и пусть это будет их тайной. Ира была озадачена его поведением и страшно обрадовалась.
— Отныне я не отпущу тебя от себя, — сказала она, — ни на шаг. Я за тобой как за каменной стеной, — и благодарно пожала мне руку.
Не заходя в дом, мы отправились в сад. Каким близким, родным и любимым был он для меня сейчас! Я взял Иру за руку и потащил к мушмулиновому дереву. Ира руку не отняла, как будто это было естественно и просто — держаться друг за друга.
— Ирочка, — сказал я, — если я не писал тебе летом, то не потому, что забыл тебя. Было много причин и событий, они заняли меня всего, но главное — Матильда… Не думай, что я увлекся ею, ничего подобного, мной руководил только долг. Но вот сейчас, когда мы с тобой вместе, близко друг от друга, я сознаю, что такого друга у меня никогда не было и не будет в будущем. Дай я помогу тебе забраться на мушмулиновое дерево. Вот так. Сиди и слушай… Ты первая девочка, теперь уже девушка, которая стала мне другом. Я люблю тебя не потому, что ты такая красивая, умная и нарядная, — нет, не потому… Люблю за то, что ты очень хорошая, лучше не бывает. Сашу ты не бойся, я за тебя горой, если понадобится, раздавлю его в лепешку. Знай, что я очень сильный и ловкий физически, а он трус с подленькой душонкой. Живи, дыши спокойно! У тебя верная защита — несмотря на то, что у Саши за поясом кинжал. Во-первых, он не достоин тебя, во-вторых, тебе надо окончить Заведение и, безусловно, учиться дальше. Ты будешь известной, знатной женщиной. Другой я тебя себе не представляю. Я верю в тебя.
Затем я стал рассказывать о впечатлениях лета. Подробно, как не рассказывал раньше, описал свое отношение к Матильде и то, как заставил ее поверить в свое будущее. Это доставило мне величайшее наслаждение. Затем я поведал Ирочке о своем сближении с отцом, которого раньше, хотя и любил, но считал суровым и жестоким (по отношению к маме). Попутно мы лакомились мушмулой. Ирочка внимательно слушала меня, не пропуская ни одного слова, затем промолвила:
— Витенька, дорогой мой, самый верный друг! Я счастлива, что узнала тебя и что я тебе не безразлична. Когда ты рассказываешь, невольно вместе с тобой переживаешь всё так, как будто это происходит со мной. Ты бесконечно талантливый рассказчик, слушать тебя — одно удовольствие. Благодарю тебя за это, — она схватила мою руку и хотела поцеловать. Но я вовремя напряг мускулы, и получилось так, что это я поцеловал ручку Иры.
— Ты напрасно так высоко возносишь меня, — сказал я, — есть тысячи рассказчиков лучше, талантливее меня. Наверное, и у меня имеются какие-то способности. Перед такой девочкой, как ты, даже немой станет рассказчиком. Уж поверь мне! Не так просто Саша влюбился в тебя, ты — настоящее, не поддельное золото. Такой была, такой будешь всегда. Да смотришь ли ты на себя в зеркало? Наверное, ежедневно? Значит, ты знаешь, какая ты красивая, к тому же, еще и умная. С каждым днем, с каждым часом ты всё больше хорошеешь. Беда бедным мужчинам, уже один — Саша — с ума сошел. Одним словом, ты замечательная…
Так, то об одном, то о другом, то о третьем, мы болтали без перерыва битых два часа. Время было идти завтракать.
Все собрались в столовой и удивлялись моему отсутствию. Когда мы с Ирой вошли в столовую, нас приветствовали все члены семьи. Вера вскочила, ахнула от неожиданности и бросилась обнимать Ирочку. Она вскричала:
— Этот Виктор всегда опережает меня! Смотрите, он уже успел пригласить Ирочку. А какая она стала красивая — прямо мадонна с картины Рафаэля! Нет, гораздо красивее! Ирочка, родненькая, давай покушаем, и я арестую тебя для разговора со мной. Есть так много, что рассказать. Садитесь кушать и догоняйте нас. Но Витенька наш — молодец! Ну и прыткий же он. Успел раньше меня завладеть Ирочкой. Вы подумайте только!
После завтрака Вера увела Ирочку в свою комнату, а я занялся разбором почты. Были письма и для меня: два от Любочки, одно от Матильды и, удивительно, от Миши Котченко. Я схватился сначала за письмо от Миши, оно было грустное: отец его умер. Я сразу представил себе его строгое лицо. Его хоронили, как ссыльного, без почестей, без большой толпы провожающих — один Миша и кое-кто еще.
Я тут же вспомнил дедушкины похороны, массу людей, которые его провожали. Миша писал, что работает в мастерских, нигде не учится, только вечерами занимается сам. Удастся ли ему закончить среднюю школу? Надо написать: пусть приезжает к нам. Будет жить у нас, учиться в гимназии, выйдет в люди. Сегодня поговорю о нем с родителями.
Письма Любочки, теплые, родные, насквозь пропитанные дружбой ко мне… Ни с кем не подружилась! Девочки в гимназии — большие эгоистки и националистки. Русских мало, все капризные и злые. Мальчиков из других училищ не знает, не познакомилась. Наверное, таких, как я, не найдешь… Как тут не загордиться?
Письмо от Матильды оказалось грустное… Выяснилось, что написано оно было еще при мне, но нарочно отправлено мне в Кутаисии, чтоб я прочел его в день приезда. Оказывается, несмотря на все мои старания, Матильда невольно чуждается всех. Ей кажется, что все сразу замечают: она кривая на один глаз. Вот чудачка, с ее глазами можно очаровать кого угодно! Надо написать ей скорее и вновь вселить уверенность в себя.
Вера держала Иру у себя до самого обеда. Я же пошел в сад и сказал Петру:
— Петр, у меня к тебе просьба. К нам в гости будет приходить молодой офицер, Саша. Он не очень близкий знакомый нашей семьи, но по стечению обстоятельств станет посещать нас часто, пока не начнутся занятия в гимназии. Будь недалеко от нас, но так, чтоб он не заметил твоего присутствия. Возможно, потребуется твоя помощь.
— Я Вас, барин, не понимаю, — удивился Петр, — о какой помощи Вы просите? Чем могу я Вам помочь?
— Скажу потом, — сказал я, — пока просто будь поблизости…
Далее мы беседовали о саде. Я сказал, какие фрукты надо подать к обеду. Спросил, не приехала ли Света и так далее. К обеду пришли родные Ирочки. Мама встретила их приветливо, а повар приготовил праздничный обед с большим ассортиментом блюд. Вера посадила Ирочку рядом с собой, и я мог любоваться ею только издали. Какими красивыми подружками наградила меня судьба, просто диву даешься, как мне во всем везет!
Как это было принято у нас, за столом разговаривали взрослые, а нам, детям, хотя мы уже выросли, разрешалось отвечать на вопросы взрослых. Однако старые привычки отходили в прошлое, и, например, Вера тихонько разговаривала с Ирой, и иногда они смеялись.
Я обратил внимание, что к Ире вернулась ее самоуверенность, а растерянности как не бывало. Этому я очень обрадовался. После обеда, когда было уже почти 5 часов, Вера, Ира и я пошли в сад, как раз к тому месту, где я когда-то в щели между камнями нашел червонец. Здесь сидел Саша. Увидев нас, он радостно вскочил и подошел к Вере. Козырнул залихватски ей и поприветствовал остальных. Я увидел, как нахмурилась Ирочка и как между ее бровями легла складка. Вера дружески пожала Саше руку, взяла его под руку, и все пошли на набережную сада, где стояла новая беседка. Уселись на скамейку в ряд и начали разговаривать. Рион был спокойный мелкий, под стеной вместо воды лежала галька. Русло реки далеко отошло от стены.
Так в дружеской беседе мы провели время, сначала на набережной, затем в «беседке свиданий», затем в малиннике. Малины было много, мы вдоволь поели ее. Затем пришли в дом. Саша приветствовал моих родных и гостей, извинился, что пришел без официального приглашения, но что в сад его позвал я… Сели играть в карты. Через час Саша встал, распрощался со всеми и ушел. Вера тоже куда-то убежала. И мы с Ирой остались одни.
— Ирочка, — сказал я, — к Саше нельзя придраться: он вел себя как самый воспитанный человек. Тебя он ничем не скомпрометировал. Если ты будешь держаться общества, тебе ничего не угрожает!
— Витя, — молвила задумчиво Ира, — не верь ему, это всё притворство. Никогда нельзя быть уверенным в нем, он способен выкинуть что-либо ужасное… Я боюсь его и страшно ненавижу. Мне он, со своими торчащими усиками, со своей развязностью просто противен!
И взволнованно продолжила:
— Витя, мое терпение иссякает, я прогоню его, что бы он со мной потом ни сделал… Я стала бояться собственной тени. Из дома я никуда не могу выйти! Наедине Саша становится наглым, хватает меня за руку, хочет поцеловать. Говорит, что похитит меня, если я не соглашусь выйти за него замуж. Вот здесь его письма… — и она вынула из сумочки толстую кипу, перевязанную веревочкой.
— Возьми и прочти. Кстати, это документы против него, если он убьет меня. Я никогда не буду принадлежать ему, даже когда вырасту. Меня от него просто тошнит.
Конечно, я, как мог, успокаивал ее, но и мне стало как-то не по себе.
* * *
Однажды я рано утром был в саду. Через 3 дня начинались занятия в гимназии, и я хотел побольше времени побыть в любимом уединении. Было еще 7 часов утра, и я был удивлен, что по большой аллее прямо ко мне идет Саша. Поздоровавшись, он сказал:
— Виктор, я пришел к Вам по делу. Мне нужно поговорить с Вами и попросить совета. Вы большой друг Егоровой и, наверное, дадите правильный совет, может быть, поможете мне в обстоятельствах, которые выше меня… Скажу прямо: я давно и безнадежно люблю Иру. Для меня она всё: моя жизнь, моя судьба, мое будущее. Жизнь без нее для меня ничто — лучше смерть! Об этом я откровенно сказал Ире, описал безысходность моего положения и поклялся, что от отчаяния я покончу с собой… Я просил Иру выйти за меня замуж. Родные мои богаты: жизнь ее со мной будет раем! Любое, самое безумное желание ее будет выполнено немедленно. Но, увы, Ирочка, по-видимому, меня не любит! Даже больше: я ей неприятен, по крайней мере, так говорит она. Да Вы сами, наверное, замечаете, как относится она ко мне. Посоветуйте, как мне быть? Что сделать, чтобы девушка полюбила меня? Я знаю, что Вы богаты и Вам не нужны деньги. Но я буду самым верным Вашим другом и буду готов жизнь отдать за Вас, если Вы поможете мне!
— Саша, — сказал я, — чтобы завоевать любовь женщины, нужно ее заслужить. Я прочитал тысячи книг о жизни великих и не великих людей. Поверьте мне: Вы совершаете поступки, которые не помогают, а, наоборот, вредят Вам. Особенно женщины не любят назойливости, приставания и преследования. А Вы только и делаете, что следуете за Ирой по пятам. Где ваше благоразумие? А Ваше предложение о браке? Ведь Ире всего 14 или 15 лет. Она учится в Заведении св. Нины. Естественно, она хочет окончить учебу, может быть, поступить в университет в Москве. А Вы предлагаете ей всё бросить! Какая девушка не возненавидит человека, который предлагает ей подобное? Саша, Вы умный человек, а предлагаете глупость, даже преступление: в России сочетаться браком могут только совершеннолетние. Мой совет Вам: прекратите назойливые преследования, выкиньте из головы даже мысль о браке. Встречайтесь реже — ну, скажем, один-два раза в неделю — и ждите… Никаких разговоров о любви. Оказывайте внимание, исполняйте ее желания, будьте приятным, но знайте меру.
Саша сидел и молчал. Но по тому, как он покачивал ногой, можно было понять, что он переживает, а мой план ему не по душе… Он встал и промолвил:
— Ну, спасибо, я обо всем подумаю. Наверное, многое мне не понятно.
Как только Ира пришла к нам, я рассказал ей о визите Саши и нашем с ним разговоре. Она задумалась, а затем сказала:
— Он мечется и сам не знает, что предпринять. Твои слова, твой совет — пустой звук для него. Я боюсь его, он как зверь… того и гляди набросится или зарежет. Таким людям я запретила бы носить кинжал.
Ирочка была права. Саша как ни в чем не бывало в этот же день явился в сад и уютно устроился в нашем обществе. Только теперь, поскольку (как он думал) я узнал об его отношении к Ире, стеснялся он меньше и иногда касался опасной темы при всех. Ирочка при этом краснела и вскоре собралась в дом, чтобы побыть, как она сказала, с Верой. Саша помрачнел, но ничего не сказал, а только тоже заторопился домой. Когда он ушел, мы перестали торопиться и пошли в малинник, где малины было много, и она уже осыпалась.
— Что-то мне холодно, — сказала Ирочка, — пойди, дорогой, принеси накидку, а я еще полакомлюсь малиной.
Я побежал в дом, взял накидку. Однако на сердце щемило и росло беспокойство. Бегом я направился в сад. Уже у ворот я услышал крики о помощи! Кричала Ира: «Помогите, помогите!» Я побежал как можно быстрее. Еще издали я увидел фигуру Саши, который руками обхватил Иру за плечи, пытаясь прижать ее к земле. Ира сопротивлялась и отбивалась изо всех сил. Била Сашу кулаками, целясь в лицо, и кричала о помощи. «Негодяй, негодяй!» — выговаривала она через силу.
Меня охватила ярость. Руки сжались в кулаки. Глазами я искал какое-нибудь оружие. На бегу взгляд упал на небольшой топорик, которым Петр обрубал с деревьев сухие ветки. Он всегда был врублен в бревно в начале малинника.
— Мерзавец! — воскликнул я, выхватывая топорик из бревна. — Мерзавец! Подлец! Я убью тебя, мерзавец!
Размахивая топориком, я бросился к негодяю. В эту минуту я был страшен. Я был уже совсем близок: оставалось пробежать вдоль малинника не более 50 метров. Увидев меня, Саша выпустил свою жертву, сделал шаг в мою сторону, схватился за кинжал, но, посмотрев на меня с топориком в руке, вдруг как-то пригнулся и быстрой трусцой побежал к воротам. Бежал он согнувшись, трусливо, торопясь скрыться. А я мчался за ним, размахивая топориком, и кричал: «Подлец! Мерзавец! Я убью тебя, трусливая гадина!» Нас разделяло не более 15 метров, но он бежал быстрее меня. Видя, что мне его не догнать, я со всего размаху, как заправский индеец, запустил топориком, как томагавком[3], в негодяя. Топорик с лязгом врезался в дерево в двух шагах от убегающего человека. А я подбежал к дереву, одним махом выдернул топорик из ствола и бросился дальше. Выбежал из главных ворот на улицу, но беглеца уже и след простыл Услышав за собой гневный крик отца, я остановился. Мысли начали работать спокойнее, и я вернулся во двор, где лицом к лицу столкнулся с отцом.
Лицо его было неузнаваемым: глаза метали молнии, он кричал. Я никогда не видел его таким, не слышал такого его крика… Он кричал не своим голосом:
— Вот до чего ты докатился со своими фантазиями… со своими интригами… становишься преступником и убийцей!
Я не стал слушать его, а во всю прыть бросился, продолжая держать в руке топорик, обратно в сад, к Ире. На бегу крикнул отцу, что там Ира. Папа побежал за мной… Ира сидела на траве и плакала. Я закричал:
— Ира, дорогая, я не сберег тебя! Как я мог оставить тебя одну, как чутье не подсказало мне, что он может вернуться?
Быстро я встал перед ней на колени и начал целовать ее руки. Платье на Ире было разорвано, на одной руке открытая царапина, из которой сочилась кровь. Девушка плакала, как малый ребенок, со всхлипыванием и бормотанием… Подбежал отец, он тяжело дышал и не мог произнести ни одного слова. Однако понял, что произошло что-то страшное. Я продолжал успокаивать плачущую девочку. Прибежал Петр, растерянный и смущенный, и взял у меня топорик из рук, который я еще продолжал держать.
— Папа, я всё тебе объясню, только надо перевязать Ире руку. Видишь, как течет кровь… Петр, беги в беседку свидания и принеси аптечку! В ней есть бинты и йод. Мы сделаем пока временную перевязку. Ирочка, да не плачь, родная, ведь всё обошлось! Эта бешеная собака бежала, как трусливый заяц. Теперь конец. Он не посмеет явиться сюда вновь. Пойми, что всему приходит конец, вот он и пришел.
Здесь я подробно рассказал отцу обо всём, что кончилось таким вот происшествием. А ведь могло бы быть гораздо хуже, если бы я попал топориком в негодяя и либо убил его, либо сильно поранил…
— Витя, — сказал отец, — я никогда не видел тебя таким ужасным, ведь ты мог убить человека. Пусть мерзавца, подлеца, но это было бы убийство — и даже не совсем в порядке самозащиты. Однако обстановка остается тревожной. Петр, снеси эту записку в полицейский участок: пусть пришлют охрану из двух-трех полицейских. Все вы идите в дом и никого не пускайте. Я же поеду к губернатору и попрошу решительной помощи. Надо, во-первых, хулигана посадить на гауптвахту, а во-вторых, решить его судьбу и судьбу всех нас. Если нет начальника, то записку передайте, прошу Вас, Петр, дежурному.
Отец вынул блокнот и быстро настрочил записку. Петр помчался в участок, а папа уехал к губернатору. Я повел Иру в дом. Платье было разорвано во всю длину. Руку мы перевязали, вылив на рану почти всю бутылочку йода. Люля принесла чистый бинт и спирт. Рану еще раз промыли и хорошо забинтовали. Пришел полицейский и доложил, что их трое. Двое у входов в дом, третий в доме. Мама дала ему рюмку водки, и он ушел. Папы всё еще не было. Ира лежала на диване и дремала. Горничная сходила к родным Иры. В записке мама писала, что Ира споткнулась в саду, упала и поцарапала руку, поэтому мы оставили ее у нас на ночь, с тем, чтоб можно было наутро сделать, вторую перевязку, как только откроется аптека. На Иру надели Верино платье, протерли спиртом руки и лицо; Ира дремала… Прошел еще час, а папы всё не было. Почему он так задерживается? Начало темнеть. Люля приготовила три небольших бутылочки водки, сытые бутерброды и разнесла нашим охранникам. Вернувшись, сказала, что всё спокойно, никто подозрительный не появлялся.
Разбудили Иру. Первые слова ее были: «Где Виктор?» Увидев меня, успокоилась, поднялась и села пить чай. За чаем говорили о пережитом. Вдруг Ирочка заговорила:
— Опасность, и большая, грозит Витеньке. Выходить ему в эти дни никуда из дома нельзя, а тем более одному. Витя, обещай мне, что ты подчинишься такому временному заточению. Я беспокоюсь за тебя ужасно…
— Ирочка, — ответил я, — люди, которые убегают так, как убегал Александр, — это трусы. Помнишь, однажды он уже убегал подобным образом? Уверяю тебя, он сидит, прислушиваясь к каждому стуку, и ждет возмездия. Это не тот человек, который готовит мщение: он трус, трусом и останется…
В этот момент вернулся папа. Он был у губернатора, тот при нем вызвал начальника полка, где служит Александр. Начальник приехал через час. Когда ему рассказали всю историю, он возмутился и сказал, что немедленно разжалует Александра из офицерского звания в рядовые. Папа сказал, что это только ухудшит ситуацию. Тогда губернатор сказал, что нужно немедленно посадить Александра на гауптвахту и перевести его в другой полк, подальше от Кутаиси. На том и порешили.
— Теперь, — добавил папа, — нужно 2–3 дня соблюдать осторожность. Возможно, его сразу не найдут, и он от отчаяния отважится на другую авантюру. Завтра обо всем надо рассказать родителям Иры. Давайте ужинать и спать. Всем требуется отдых. Ира будет спать с Верой.
Быстро, кое-как, поужинали и разошлись по комнатам. Ира пошла с Верой в ее комнату, что рядом с лестницей во двор. Я почти сразу заснул как убитый. Ночью проснулся от внезапного шума. Этот шум раздавался с черной лестницы. Он становился всё громче и тревожнее. Кричала Люля. В предчувствии беды я вскочил и полуодетый выбежал на балкон, куда выходила дверь Вериной комнаты. В двери стояла Вера и плакала навзрыд. Оказывается, ночью из Вериной комнаты похитили Иру. Как это произошло, толком никто сказать не мог. Вера пояснила, что почувствовала холод, дуло из открытой двери. Тахта, на которой спала Ира, была вся сбита, подушка валялась на полу, одеяло все было скомкано, а Иры, дорогой Ирочки не было, не было и ее одежды. Вера клянется, что не слышала ничего: не было ни звука, ни стона, ни крика. Однако девочка исчезла. Прибежали родители, разбудили спавшую охрану. По-видимому, водка, которую Люля дала городовым, возымела действие: они спали и ничего не слышали.
Надо было немедленно организовать погоню. Полицмейстер поручил преследование отряду полицейских и взводу казаков. Погоня шла в двух направлениях: в стороны Они и Тифлиса. Я присоединился к онийскому отряду. Как я мог спать, когда должен был караулить Иру на балконе перед дверью Веры? От горя меня била дрожь, которую я никак не мог унять. Отряд казаков в 10 человек на резвых конях, не медля ни минуты, галопом двинулся вдоль реки Рион на северо-восток. Я объявил, что за поимку разбойника и освобождение жертвы начальник отряда получит 250 рублей, а каждый казак по 100 рублей. Это известие было встречено гулом одобрения.
По дороге мы спрашивали каждого встречного, не видели ли они группы всадников или линейки, которая бы ехала быстрее обычного? Никто подобной группы не встречал. Отъехав километров на 30, мы встретили женщину, которая видела 5 всадников: у одного на лошади сидела закутанная женщина, как будто спавшая.
— Группа остановилась в крайней сакле, — сказала она и добавила, — вот той. Вы можете их застать врасплох, но только не говорите, что это я указала вам на них.
— Вот тебе червонец, — воскликнул я, — спасибо. А мы немедленно окружим саклю. Парламентерам поручите передать приказ о сдаче.
И мы поскакали к сакле, которая находилась не далее километра от нас. Сакля имела мирный вид, никаких коней на привязи не было. На наш стук дверь открыл старик и сразу обмер. Он начал лепетать что-то о том, что ни в чем не виноват, что всадники, угрожая оружием, заняли саклю и были там 3 часа. Полчаса как они уехали в направлении Алпани…
— Была ли женщина жива и здорова? — воскликнул я, — Говори, старик!
— Жива-то, жива, но она, по-видимому, больная: всё время спала. Так спящую ее и увезли.
— Скорее на коней — и в погоню, далеко они уйти не могли! — воскликнул я.
Теперь каждый встречный давал исчерпывающую информацию, пока мы не доехали до развилки дороги. Там мы разделились и помчались дальше. Первые встречные показали, куда повернул отряд. Вскачь повернули на правильную дорогу и продолжали погоню. Ехать было трудно: дорога шла в гору. И за поворотом нам представился отряд всадников, который в этот момент спешивался. Всадники побежали в гору за большие камни. Лошадей же они даже не успели привязать, и кони спокойно паслись на лужайке. От дороги до камней было не более сотни шагов. Спешившись и привязав коней, как своих, так и разбойников, командир отряда взял в руки усилитель громкости и объявил:
— Слушайте меня! Предлагаю выйти из укрытия, сложить оружие и сдаться: в этом случае вас ждет легкое наказание. Всякое сопротивление бессмысленно! Вы окружены и находитесь в ловушке. Любая стрельба лишь усилит наказание!
— Наши предложения такие, — послышался голос Александра. — Мы выдаем похищенную, а вы не требуете сдачи никого из группы. В противном случае мы будем сопротивляться до конца.
— Дайте сказать несколько слов, — воскликнул я. — Александр, Вы запутались и хотите погубить и себя, и своих товарищей, и, главное, Иру, которую Вы любите больше жизни. Есть возможность обойтись минимальным наказанием. Неужели Вы думаете, что ваши друзья не покинут Вас сейчас же? Ведь пока они отделываются сравнительно легко. Я обещаю, что губернатор наложит на них только строгий выговор! Без всякого наказания, без штрафа. Только выговор! Друзья, выходите сейчас же, немедленно! Вот вам мое слово!
Из-за камня вышли четыре человека и пошли в нашу сторону. Они сняли с плеч карабины, отдали их казакам и встали в отдалении.
— Нет, вы не арестованы. Наоборот, мне нужна ваша помощь. Я понимаю, только из дружбы вы включились в операцию похищения невесты. Я родился в Грузии, больше того, я родился в Кутаиси! Я уважаю законы и неписаные обычаи Грузии. Похищение невесты было для вас романтическим обычаем, не более. Помогите мне уговорить Александра выйти из засады, вынести Иру и присоединиться к нам. Конечно, наказание его будет суровое, но мой отец будет хлопотать, чтоб оно было смягчено.
Тогда один из банды Александра выступил вперед и громко прокричал:
— Александр, не усугубляй допущенную тобой глупость, в которую ты втянул и нас! Выходи скорее, всё может обойтись малой кровью. Мы, твои друзья, говорим от всего сердца: выходи скорее!
Из-за камня раздался выстрел, и говоривший схватился за плечо. Прогремел второй, раненый упал на землю. Все — и из группы, и из казацких рядов — схватились за ружья, готовые стрелять. Я поднял руку и приказал:
— Следуйте за мной. Надо его взять живым. Бежим врассыпную.
И я бросился вперед, за мной остальные. Я скинул карабин и бежал впереди, делая зигзаги то в одну, то в другую стороны. Александр продолжал стрелять. Люди за мной падали один за другим. Я был уже у самого камня, обходил его слева, как вдруг почувствовал удар в грудь, но продолжал бежать. Новый удар, прямо в сердце, уложил меня на землю. Я падал, падал — как будто в бездну…
И тут проснулся. Весь в поту, одеяло на полу, подушка сбоку, прижатая к стенке… Я вскочил и только тогда понял, что всё это был ужасный сон. Прислушался: в доме стояла мертвая тишина… Я тихонько пробрался на балкон, подошел к открытому окну Вериной комнаты и долго слушал дыхание двух человек. Только после этого сел на стоящий на балконе стул и просидел так до самого утра — наверное, часа три.
На дворе началось движение: жизнь нового дня разворачивалась как всегда. Весь озябший, я вернулся в комнату, лег в постель, чтобы скорее согреться, но спать уже не мог. Спокойно я ожидал, когда проснутся другие и можно будет узнать: отыскали ли Александра, как он? Откровенно говоря, мое озлобление против него прошло: мне было жаль чудака, причинившего себе и другим столько зла. У Веры было тихо, девушки спали. Это хорошо! Для Иры случившееся было большим потрясением, которое могло кончиться трагически. Александр, конечно, был сильнее Иры, и, не вернись я в эту минуту, наверное, он бы изнасиловал ее. Я даже думать не мог об этом, так это было страшно. Я сидел на открытой части балкона, когда ко мне вышел отец. Он, по-видимому, плохо спал: морщинки на лице, их еще не много, как-то сжались, лицо было строгое и напряженное. Он сел около меня и сказал:
— Я всю ночь не спал, думал. Как могло сучиться, что ярость затмила твой разум и ты готов был убить человека? Как это на тебя не похоже, как это грустно и чуждо культурному человеку. Объясни мне, как это могло произойти? Вся твоя жизнь впереди, ты талантливый, тебя ждет славное будущее: возможно, станешь известным звездолетателем, как ты мечтаешь, или всемирно почитаемым ученым. Много тебе дано — и многое с тебя спросится. Я ведь вижу, как легко всё тебе дается. Достаточно тебе прочитать стихотворение — и ты знаешь его наизусть. Ты в совершенстве знаешь иностранные языки. Ты успеваешь и в спорте — теннисе, бильярде, беге, гимнастике. Рассказчик ты отменный. Девочки тебя любят. Мальчики завидуют. Не буду перечислять все твои достоинства. Оказывается, одним преступным поступком ты можешь перечеркнуть всё это и потерять навсегда. Как ты думаешь, простит тебе кто-нибудь такое поведение? Ты еще не знаешь, как разволновалась мама! Она плакала потому, что очень любит тебя. Мне же, когда я увидел тебя с топориком в руке, стало страшно. Ты, сын, объясни мне толком, что же это было? Как мог ты, мой сын, докатиться до попытки убить человека — пусть преступника, но человека?
— Мне трудно словами объяснить, — сказал я в ответ на столь справедливые, казалось бы, слова, — то, что произошло! Но если бы обстоятельства повторились или на месте Иры была бы мама или ты, поверь мне, я действовал бы так же. Да и как иначе? Только физическое развитие и высокий рост помогли мне устрашить врага. Единственное, что мне не следовало делать — это метить прямо в Александра. Но я не метил в него, только хотел испугать. Ты это сейчас поймешь. Неужели ты думаешь, что я не сумел бы угодить топориком прямо в Александра, если бы захотел в него попасть? Из 20 метаний я попадаю в цель 20 раз! Я же бросил топор в дерево, находящееся в двух шагах от Саши. В дерево я метил нарочно, чтоб Александр слышал звон вонзающегося в дерево лезвия топора. А это значит, что в пылу гнева я понимал главное: убивать человека нельзя. Было еще одно обстоятельство, объясняющее весь ход случившегося: я знал, что Александр трус. Однажды на моих глазах он трусливо убежал от напавших на него пяти юнцов 14–15-летнего возраста. Напугав врага, я заставил его трусливо бежать от такого маленького мальчика, как я. Вот и всё.
— Витя, дорогой сынок, — сказал мне отец, — лучше и талантливей объяснить случившееся было бы невозможно. Я вновь уверовал в твою порядочность и сообразительность. Да, такого защитника Ира никогда и нигде не найдет. Ты ей верный друг, лучшего доказательства и не надо. А вот, легка на помине, идет Ирочка, виновница всей суматохи. Доброе утро, Ирочка, как спала?
— Спала я крепко и спокойно. Только проснувшись, я полностью осознала, от какой беды спас меня Ваш сын. Он изумительный и бесстрашный юноша. Таких парней на свете раз и обчелся. Витенька, дорогой мой друг, чем и как я могу отплатить тебе за мужество и бесстрашие, которые ты проявил вчера, спасая меня от негодяя, напавшего на беззащитную девочку? Таких негодяев надо подвергать самому лютому наказанию. Нет слов, чтобы выразить мою ненависть, мое презрение этому подлому человеку. Спасибо тебе, родной.
В глазах Ирочки стояли слезы, она с преданностью и любовью смотрела на меня. Запинаясь и сдерживая волнение, я ответил:
— Ирочка, то, что я сделал, сделал бы для тебя, такой прекрасной девушки, каждый знакомый.
Затем я подробно рассказал ей свой сон. Ира восторженно смотрела на меня: она как бы вместе со мной переживала происшествие. Папа тоже слушал внимательно и ласково кивал головой.
— Я уверен теперь, — сказал он, как только я окончил рассказ, — что иначе мой сын поступить не мог. Однако время узнать, как выполнено распоряжение губернатора, — папа встал, взял зонтик (шел дождь) и вышел из дома.
Вера взяла стул и подсела к нам. Затем на балкон вышла мама и присоединилась к нашей беседе. Бедная, она так сильно переволновалась за всех нас. На меня она поглядела с каким-то ужасом. Неужели ее сын может быть таким страшным, как ей его описали отец и Ира? Беседа шла о том, как и в каких деталях, полностью или не полностью, рассказать родным Иры о происшедшем. Все сходились на том, что о худшем лучше умолчать. К полудню вернулся папа. Виновник происшествия во всем сознался и готов понести любое наказание. Сейчас он сидит на гауптвахте. Послезавтра он уезжает в другой полк, просит только не оставлять его в Закавказье. Лучше всего на Дальний Восток или в Сибирь. Оставаться в Кутаиси он сам не хочет и не может. По-видимому, в нем заговорила совесть. Через несколько дней начнутся занятия, и жизнь войдет в свою колею. А страшное событие станет прошлым.
Занятия в гимназии начались 1 сентября и сразу захватили все свободное время. К кружкам, в которых я работал раньше, прибавился еще один — математический. Так что я приходил домой довольно поздно. Однако сразу после обеда я шел в сад, где в беседке читал книжки. Все уроки я учил только по утрам, вставая на 1,5 часа раньше остальных. С нетерпением ждал воскресенья, ибо по воскресеньям к нам приходила Ира на целый день. Все уже знали, что приходит она ко мне, и относились к нашей дружбе снисходительно. Когда в голову приходили интересные мысли, я писал Ире внеочередные послания и бросал его в общий ящик Заведения. Аккуратно писал и Любе с Матильдой. Письма к Любочке стали более спокойными, к Матильде также, и всё это — результат расцвета моей дружбы с Ирочкой. Я постоянно думал о ней, она мне снилась, и по воскресеньям я весь день был с ней. Только для нее я вычитывал в книгах самые интересные истории, происшествия и любовные драмы и рассказывал их в самых пылких выражениях.
Жизнь шла своим чередом. Я продолжал числиться первым учеником. По языкам учительница считала меня своим помощником и нещадно эксплуатировала меня, поручая заниматься с самыми отсталыми учениками, которые не могли, да и просто не хотели учиться. Мне было очень трудно, но всё же помогал я ей успешно. Она не знала, что я приносил французские детективы и только ими заинтересовывал оболтусов, и они стали преуспевать. Учительница восторгалась, я же смущался своим обманом. Но счастлив я был только по воскресеньям, когда приходила Ира. Целый день мы проводили вместе, но наговориться вдоволь не хватало времени. Дружба наша была настолько огромной, необъятной, что никакими словами не описать, никакими образами не воспроизвести.
Мама говорила мне, что такая дружба не естественная в моем возрасте, пусть я и созрел преждевременно. Что она имела в виду, тогда я себе еще не представлял. Инстинкты еще молчали во мне. Была бесконечная преданность, желание видеть Иру около себя, брать ее за руку, смотреть в ее глаза. Правда, иногда в сердце что-то сжималось. И все тело напрягалось от сознания ее присутствия здесь, возле меня. Как-то раз, уже весной, к нам зашла мать Иры и сказала, что муж ее должен на неделю уехать в Тифлис, а затем ей самой потребуется на 2 дня выехать к нему. У них в Кутаиси никого нет из близких. Не может ли Виктор побыть с ней две недели? После истории с Александром Ира стала пугливой. Когда уедет отец, она останется совсем одна, а по воскресеньям вдвоем с дочерью.
Мама решила помочь Егоровым и дала согласие. Конечно, я с радостью согласился. Ведь под моей охраной и защитой будут Ира и ее мать. В этот день уехал отец Иры, и я переехал в Ирин дом. Раньше я имел мало встреч с родными Иры. До знакомства с ее родными я с нетерпением ждал, когда можно будет пойти к Ире. Мать ее оказалась очень умной, начитанной женщиной, и мы интересно беседовали о русских и иностранных авторах. Она удивилась, увидев меня в их доме, а когда узнала, зачем я пришел, очень обрадовалась. Однако вид ее меня обеспокоил: яркий румянец окрашивал ее щечки, руки были горячие и глаза не здорово блестели. Измерили температуру. Оказалось, что у нее жар — 38,2. Мать заставила ее выпить горячий чай и уложила ее в постель. Надо было вызвать врача, но было поздно, и решили позвать его завтра утром. Я сидел у постели Иры и рассказывал разные истории. Ирочка слушала, но жар был большой, и мы решили дать ей поспать. Оставили ночник, а сами пошли по своим комнатам. Я спал в гостиной на диване, который был необъятной ширины и сказочно мягким.
Утром пришел врач. Осмотрел, послушал Иру и заявил, что это ангина. Прописал лекарства и ушел. Я оббегал аптеки (наша была закрыта на учет), взял лекарства, затем зашел домой, предупредил маму о болезни Иры и сказал, что буду за ней ухаживать, пока она не выздоровеет. Пусть Люля сходит в гимназию и предупредит, что эту неделю я пропущу и заниматься не буду. Мама начала было возражать, но я так грозно на нее посмотрел, что она вмиг согласилась с моим решением. Ведь действительно, за Ирой некому смотреть. Более того, мама согласилась прислать в помощники повара, чтобы он готовил нам обед.
К вечеру температура у Иры поднялась до 39,2. Страшно разболелось горло. Пришел врач и констатировал признаки дифтерита в сочетании с сильным воспалением легких. Ночь была тревожной. Больная была без сознания. Всю ночь просидел я около Иры. Она сильно кашляла. Перестала узнавать близких. Только меня видела, чувствовала и держала за руку, не отпуская ни на минуту. Вечером прилег поспать на 3 часа, затем всю ночь сидел у ее постели, давая лекарства, меняя компрессы и ледяной мешок с головы. Вечером доктор Топоров, который когда-то спас меня от смерти и которого мы срочно позвали, осмотрел больную.
— Доктор, — говорил я, — вы волшебник в лечении людей, помогите девушке. Смотрите, температура 40градусов. Только вы можете ее спасти. Сделайте всё, что можете, умоляю.
Доктор качал головой и говорил, что случай сложный. Дифтерит и одновременно воспаление обоих легких. Будем делать всё, что возможно.
Ира болела еще 5 дней. Жар не уменьшался, силы уходили… Я ни на минуту не отлучался от больной. Никого к ней не пускали. Я был тоже носителем инфекции. А Ирочке становилось всё хуже и хуже. Я был в отчаянии. О себе не думал. Всё о ней. Из Тифлиса приехал отец Ирочки. Родные совсем расстроились. Пал духом и я… На 7-ой день Ире стало совсем плохо, температура поднялась до 40,2. Девушка задыхалась, вцепившись в мою руку, и никого не узнавая.
На восьмой день Ирочки не стало. Умерла она как-то тихо, спокойно: просто перестала дышать. Пришел врач и констатировал смерть. А я всё сидел, как бы в забытьи, и держал в своей руке ее руку. Силой увели меня в другую комнату. Родные плакали, а я сидел и смотрел в окно, но ничего не видел… Какая-то страшная апатия охватила всё мое существо. Всё было безразлично и как-то враждебно мне… Так было и когда Ира лежала в гробу, такая молодая и красивая, и когда ее опускали в могилу… Я не проронил ни одной слезы, отвечал на вопросы машинально — как мумия из саркофага.
Итак, моего ближайшего друга, мою незабвенную подружку похоронили. Ее больше нет около меня. Для чего мне жизнь? Я сидел в беседке в саду и безучастно смотрел вокруг… Наш сад — он не нужен мне. Вера, мама, папа, братья, Люля — никто мне не нужен, никто… Еда — мне было противно смотреть на нее, книги — я не хотел их читать, воздух — я не хотел им дышать. И почему это так — я неделю просидел у изголовья больной дифтеритом, и не заразился, и не заболел сам?! Какая несправедливость. На 5-ый день после похорон Иры в сад, где я сидел у реки на набережной и смотрел на Рион, подошел отец, сел около меня и после долгого молчания сказал:
— Витенька, ты сильный, мужественный и здоровый юноша, и вдруг раскис, как баба, и совсем потерял здравый рассудок. Конечно, утрата для тебя была большая, очень уж вы с Ирой сдружились. Я понимаю, что забыть эту прекрасную девочку сразу нельзя. Но такое безысходное отчаяние не свойственно тебе. Просто ты забыл, что призвание человека на земле не только в преданности близкому, но и в служении стране, народу. Как тебе не стыдно так падать духом? Ты уже две недели не ходишь в гимназию. Забыл, что ты уже ученик 3 класса? Ты должен учиться. Приди в себя, дорогой мой.
Я поднял на отца пустой безжизненный взгляд, долго-долго смотрел на него, постепенно приходя в себя, затем снова опустил взор и сгорбился, как старик.
— Папа, оставь меня. Скоро я приду в себя. Обещаю тебе. Всё, что ты говорил мне, правильно. Дай моей душе переболеть, и она оправится от полученной раны.
Папа встал, покачал головой и ушел… Я остался сидеть.
Глава 17. Переезд
Каждую ночь со дня несчастья Ира снилась мне живой и здоровой. То мы вместе путешествовали по горам и лесам, и нам встречались разные препятствия, и мне приходилось защищать ее от злых призраков; то мы плыли на парусном боте, и ветер переворачивал бот, и мне приходилось вытаскивать Иру из пучины морской; то мы летели на звездной ракете, и мне приходилось спасать ее в ракетокрушении… Во всех снах возникали страшные ситуации, и мне приходилось затрачивать невероятные усилия, чтобы спасти Иру. Проснувшись, я каждый раз убеждался, что в жизни всё было хуже, чем во сне… Во сне Ира оставалась живой, в действительности же Ира мертва.
Стараясь освободиться от охватившего меня отчаяния, я вспомнил Джулию, которая утонула. Тогда я тоже был в отчаянии, но сумел справиться с собой. Сейчас реакция на трагедию была болезненней. Ира сильнее вошла в мою жизнь, в мое сердце. Мы были совсем малы, и вскоре наши пути разошлись бы. Но откуда тогда такая безысходность, такое отчаяние? И вот разгадка: я переживаю несчастье трагичнее, чем другие. Думая так, я понемногу приходил в себя, становился более спокойным, и сила воли возвращалась ко мне… С такими мыслями я пришел к отцу и сказал:
— Папа, завтра я иду в гимназию, напиши записку, что карантин кончился и мне разрешено ходить на занятия. Второе, что мы должны сделать, — это уехать из Кутаисииа в Тифлис, раз и навсегда. Мы это давно собирались сделать. Мне надо поступать в консерваторию. Грасильда Вячеславовна давно твердит об этом. Я, ты знаешь, не собираюсь делаться пианистом, но культурный образованный человек должен владеть музыкальным инструментом — для меня это рояль. Ты знаешь, что все вечера у меня будут свободны, ведь уроки я всегда учу по утрам. Значит, окончить консерваторию мне не составит труда. А сейчас давай съездим на кладбище к дорогим нам умершим, в первую очередь, к дедушке и Ирочке.
Отец был страшно обрадован моему пробуждению от отчаяния. Мы на извозчике добрались до кладбища. Под роскошным платаном лежали старики. Под маленьким зеленым холмиком была похоронена Ирочка. Я посмотрел на холмик, упал на него и впервые заплакал навзрыд. Слезы текли из моих глаз потоком, они лились без остановки, без конца. А потом я сидел на скамейке у этого маленького холмика и продолжал плакать. Плакал, как ребенок, которого сильно обидели. Отец стоял в стороне и как будто не замечал моих рыданий. Он дал мне вволю наплакаться.
Постепенно я затих и сидел молча, без слез. Прощай, моя подруженька, прощай, моя дорогая, ненаглядная, спи спокойно. Я благодарю тебя за всё, что ты мне дала. Наверное, в моих будущих победах на поприще науки твое имя будет светить мне ярким светом. Я никогда не забуду тебя. Я встал, подошел к отцу и сказал:
— Уезжать из Кутаиси нам надо скорее.
Мысль об отъезде стала мощным двигателем всех наших действий. Мама лелеяла эту мысль давно. Боялась, что наш сад, который мы так любили, удержит нас в Кутаисиие надолго. Мое непоколебимое решение об отъезде явилось толчком для принятия окончательного вердикта об отъезде, и началось приготовление к переезду в Тифлис. Надо было позаботиться и о тифлисском жилье. Не откладывая, папа тронулся в путь с наказом снимать квартиру с хорошим садом — по возможности, не далеко от центра.
К сожалению, такой наказ был неосуществим. В Тифлисе все садовые участки были предельно застроены красивыми особняками, но с маленькими садиками. На примете имелась подходящая квартира на втором этаже дома 57 по ул. Александровской (впоследствии — ул. Калинина) рядом с костелом. В квартире было 6 больших комнат площадью около 150 кв. м. и с высотой потолков в 4,5 м., с галереей и балконом на улицу. Конечно, квартира была хуже Кутаисской, но папу соблазнил вид на сад костела, тихость и провинциальность этой улицы. Однако квартира освобождалась только через год. Наконец папа принял решение и заключил договор на аренду этой квартиры через год, а на ближайшее время была снята квартира на Андреевской улице, параллельной Александровской, — тоже неплохая, на третьем этаже, немного меньшей площади.
Итак, мосты были сожжены. Надо было готовиться к переезду. К этому времени мама ждала пятого ребенка. Папа ожидал, что для равновесия родится девочка!
Служебные помещения в Тифлисе были много меньше Кутаисских, и пришлось взять с собой только двоих слуг — повара и горничную. Люля давно уже считалась членом нашей семьи и в штат прислуги не входила. Квартиру в Кутаиси мама оставила на попечение помощника повара и Петра-садовника, которому прибавили жалованье за опеку квартиры и сада. С садом было жалко расставаться, но что поделаешь — судьба.
Однажды я сидел в «беседке свиданий», опустив голову на книгу, которую читал. Думы были об Ирочке. Вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом. Подняв голову, увидел рядом с собой Свету. Она стояла и жалостливо смотрела на меня. Я вновь опустил голову, а Света сказала:
— Витя, я много раз была в саду и так стояла около тебя, но ты не замечал меня, ты совсем не видел меня, как будто меня не было около тебя. Ты был как мертвый, и мне было так жаль тебя. Это правда, что твоя подружка Ирочка умерла? Что ее уже нет в живых? Но с тобой я, которую ты не замечаешь, но которая тебе верный и преданный друг! Скажи, что тебе надо, и я сейчас же принесу это тебе. Всегда, когда я буду нужна тебе, крикни через улицу — и я сейчас же приду к тебе. А ты больше не горюй, я всегда с тобой.
Милая девочка, если бы она знала, как мне не хватает Ирочки! Как сильно я по ней тоскую…
Сборы были долгими. Все не могли решить, например, вопрос: вести ли мебель с собой или же купить в Тифлисе новую? Наконец, постановили ничего не перевозить, а всё купить на месте, чтобы можно было из Тифлиса выезжать в Кутаиси, как домой. Папа договорился с директором Реального училища о переводе меня в 4-й класс. От дома до училища было километра полтора, так что на дорогу в оба конца требовалось не более 30 минут.
Каков же итог моего проживания в Кутаиси? Я был учеником 4-го класса, учился на отлично и хорошо знал два иностранных языка: французский и немецкий. Я был начитанным юношей высокого роста, с выразительным лицом. Внешность выразительная, вполне интеллигентная — типичный сибиряк. Фигура худощавая, стройная, с хорошо развитой мускулатурой, волосы русые на пробор с упрямо торчащими пучками непокорных прядей, глаза серо-голубые, не очень большие, но тоже выразительные. Характер твердый и бесстрашный, настойчивый, резкий, даже вспыльчивый. При самозащите я мог прийти в ярость. Склонный к увлечениям, к влюбленности с первого взгляда, я был доброжелателен во всём, чутким к чужому горю и стремился творить добро. Уже в 12 лет, обладая большими способностями и талантами, я был исключительно начитанным человеком, выдающимся рассказчиком, легко усваивал научные знания (математику, физику и механику), успешно музицировал, став впоследствии учеником консерватории по классу пианино, достиг больших успехов в спорте (теннис, плавание, гимнастика) и в целом представлял собой юношу, имеющего на вид не менее 15 лет, подготовленного к восприятию всех даров и зла последующей жизни.
Конец
[1] Главы 1–4 см. «Нате» №3: Жизнь в борьбе — Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru)
Главы 5–8 см. «Нате» №4: Жизнь в борьбе — Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru)
Главы 9–11 см. «Нате» №5: Жизнь в борьбе — Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru)
Главы 12–13 см. «Нате» №6: Жизнь в борьбе — Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru)
Предисловие М.В. Михайловой: Яркая жизнь — Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru)
[2]Джиу-джицу, или Джиу-джитсу, точнее Дзюдзю́цу — общее название, применяемое для японских боевых искусств (Прим. М.В. Михайловой).
[3] Боевой топор североамериканских индейцев.
28.01.2024