* * *
Муангсай – Районг
Февраль 2024
— А дальше мы просто пошли в «Мак».
— А дальше что?
— Ну там полиция, агенты в чёрных наглазниках, всё такое. Но мы с хозяином парковки порешали, он даже запись сохранил — типа перформанс. Спасибо, говорит, я и сам расхерачить хотел. Коньков нам до города заказал: едем как чужие, молчание мёртвое. Батя вид ещё делал, что у меня лица нет, смотрел куда-то мимо… Они так и не поняли, почему я это сделал.
— И?
Снова пятнадцатисекундная шарманка, снова довольное чавканье, снова дрыганье весёлых ложноножек.
— Не переживайте! Я долг целиком отработал!
Музыка закашлялась, младенец бросил рыдать. Взгляды посетителей удавкой стянулись к горлу ыкДылг’ыТа.
— И значит, я всё это ору, а они заправку защищают: это же чужая собственность! как тебе не стыдно! люди смотрят! — как если бы зарплату получали. Ну я там всячески прыгаю, расшвыриваю сланцы, ужасно театрально, прям Ках-Д’аэКнТ в «Осенней осени», помнишь? А родителей тупо нет — какие-то водорослевые куклы пережёвывают шарманку ртов: чужая собственность, стыдно. А я на столбик с ценами какую-то хероту ору: пидарасы, ублюдки, сдохните, горите в аду, на! — и по стеклу кулаком — сдохните, сдохните, сдохните, на! — и опять по стеклу, до крови — всё ваше добро это налипь на теле капитала, сдохните, суки, на! — и РАЗБИВАЮ ЦЕННИК НА ВОДУ.
Смеясь, ыкДылг’ыТ разлил ядовито-пузырчатую зелёную смесь.
— А чё такого? Уже о братике позаботиться нельзя!
— Но Ылг! — рихХ’илЛямМ весь скорчился в гримасу.
— Потерпи чутка. — ыкДылг’ыТ сел. –У нас в планах ещё казино и купить тебе плавки.
— Немного. Я бы предпочёл поехать домой.
— Устал?
ыД рихХ’илЛямМ крутил глаза по сторонам. Мак-фХтаг’н лопался от семейств, парочек и детей всех сословий: наслаждаясь сухостью и белым свечением стен, они пережёвывали планктон. Иногда из-под времени прорезалась шарманка с мороженщиком: она вертелась пятнадцать секунд, и потом ещё раз пятнадцать секунд, и
потом ещё раз пятнадцать секунд, и потом ещё раз пятнадцать… Смаргивая пересохшие веки, ыД рихХ’илЛямМ вспомнил горящего на парко…
Перевернув манжетку, офисардин подключил трубку — жидкая валюта моментально списалась со счёта. С рекламно-триумфальной улыбкой, ыкДылг’ыТ направился по направлению к прозрачным стенам туалета.
— Тогда всё.
— Мы должны быть как верблюды, а не думать о еде постоянно.
— Ты уверен? Тут моллюски такие — с жемчужинами есть можно!
— Ничего.
— Замечательно! Дело в том, что твёрдые слишком тяжёлые, а гибкие кусаются, хе-хе. Значит, так — зелёный фансихуа, два бургера из креветок, водорослевое ласси и планктонные палочки. Ты что будешь, Риххиль?
— Разумеется. — Офисардин склонился под прямым углом.
— Ну дай ты людям заработать! Забыл? Не будем вкладываться в экономику — Мать придёт убить время. — ыкДылг’ыТ отвернулся от пузыря-меню. — Вы жидкую валюту принимаете?
— А просто так в туалет зайти нельзя?
— Ну надо же что-то заказать.
— Ты разве что-то хочешь? — спросил рихХ’илЛямМ.
По долгой улице эскалаторов они спустились в Мак-фХтаг’н. ыкДылг’ыТ тут же прыгнул за столик и обвил меню.
— Угу.
— Для начала разменять деньги. — ыкДылг’ыТ скользил взглядом по сторонам: на часы, на очки, на наряды куросиосской коллекции. — Так вот, идём мы в магазин на заправке, там мама выбирает зелёный фансихуа, который так хотела попробовать. А я маму-то не вижу, я вижу только машину экономического обмена, говорящую её ртом. И я такая же часть этой машины. И все это знают, и всем это норм. Потом отец что-то такое сказал, ну знаешь — неправильно высморкался, такое чё-то. Ну я просто вырываю у матери фансихуа, лью себе на голову, и начинаю орать: сдохните, сдохните, отключите это обрыдлое говно! Рву на себе одежду, раскидываю сланцы из нори, мама воет как чайник, отец пытается вразумить интеллигентно-беспомощными словами — что-то вроде: другие смотрят, как тебе не стыдно, да ещё при родителях — так, я зайду в туалет.
— Куда мы идём, Ылг? Я совершенно потерялся в этом ББ.
— …и, понимаешь, всё давит, стискивается вакуумным пузырём, а ещё отец, придерживая лицо, сыпет иголочками — дескать, зарабатывал бы ты побольше, не ехали бы сейчас четвёртым классом, мама всё для тебя, а я уж подавно… Нет, ну то есть он молчал. Но его лицо…
Они поднялись на девятнадцатый этаж, роящийся казино, — рулетки бежали за мифическими суммами, аппараты мерцали кубиками эфемерности, падающими в жадно протянутые щупальца, — прилипая к полу, они двигались по стеклянной трубе. Сквозь толщу над головами проплывали киты, пурпурные медузы — они двигались на фудкорт на стеклянном лифте. Ткнувшись лбом в своё отражение, рихХ’илЛям не мог развидеть ызымхычку с телегой.
— Точно! — ыкДылг’ыТ распластал надладоние по лбу. — Приехали они, значит, в ТТТ, а я тогда первый год работал, пузырь снимал за восемьдесят девятой речкой. Сходить там особо некуда — повёз я их на пески. Ехали мы до тошноты долго, четвёртым классом, с какими-то ошмётками вонючей чешуи, было то жарко, то холодно, то мокро, то душно. Отец сидел и держал лицо, мать пряталась в ноги, а слева и справа — в рубашках, с ящичками жратвы и зонтиками, тоже на пески едут. Ну, на заправке мы остановились подкормить коньков, да и гоняльщику закусить надо…
— Ты про заправку рассказывал.
— А что — у эфирной курс шаткий, гибкая щерится и кусает, а средняя ни то ни сё.
— Какие упадочные лица… — бросил ыД рихХ’илЛямМ, проходя мимо. — И далась тебе эта жидкая валюта.
«Эй вы» помотали угрюмо надутыми жабрами.
— О, это же такая история! Эй, вы! Принимаете жидкими?
— Нет, не рассказывал.
— Как знаешь. Я тебе не рассказывал случай на заправке?
— Спасибо, не хочется.
— Слушай, брат, я был молодым не хуже тебя, тоже всё манал, читал сухие книжки и со всякими мутными омутами зависал. — В глаза впились афиши: «Побег из ГГ», «Митохондрии 10», «Воздушные войны 135». — В кино пойдём?
— Это всё зияющая боль пустоты, которую мы затыкаем другой пустотой!
А рихХ’илЛямМ и ыкДылг’ыТ движутся дальше мимо этого уродливого тромба, влекомые вихрем потока, циклопическими колоннами, стеклянными сводами, этикетками брендов, хладнокровьем огней, каналами потребления, липучестью полов, скользя взглядом по гладким линиям вывесок, примагничиваясь в очередное кафе, где не принимают жидкие.
— Фсё ето беффмыфленно, фсё ето беффмыфленно!
:отражениях – в – рассыпаясь – ,кричит – Младший. колонны – зеркальной – у – полу – на – валяются – Дети .совочком – и – щепки — на – ломают – Телегу .отволакивает ызымхычку и охрана Появляется .языка – её – понимает – не – никто ,но – кричит – Она .собаки слепой Лай. встать – пытается – она ,конечностями – шарит – Она. вертятся глаза Её .лает истошно Собака .падают Они .Одна из ложноножек – ломается. Она снимает детей с телеги и тащит их на горбу. Зеленоватые подтёки испуганного рта. Она пытается тянуть телегу сама. Ложноножка у ызымхычки больная, вздувшаяся как ваза. Телега осклизло скрипит. Посетители окружают их точно тромб. Они застревают у лифта. Но у телеги отскакивает колесо, улетает в бездну лифта. Они протискиваются сквозь сплошные потоки посетителей. Слепая собака начинает испуганно лаять. Телега еле пролезает мимо зеркальной колонны. Это восемнадцатый этаж. Ызымхычка понимает ошибку, она поворачивает телегу к лифтам. Они хотят хотеть. Они хотят вату, они хотят прокатиться, они хотят золотые лучи. Дети норовят разбежаться, тыкать чумазыми усами в экраны, совать в рот всякий вздор. Едва ли ей хватит на самый простой обед. Ызымхычка взглядывает на витрины, её глаза закатываются от дороговизны. Но даже тут они не могут оставить свою телегу — боятся, что с парковки её украдут. Это праздничный выход в ББ. С ними белая слепая собака. Все в обносках, тянут большую тяжёлую телегу. Ызымхычка с далёких провинций с выводком детёнышей. Вдруг — бросилось в взгляд.
Посереди концентрических кругов из прилавков, зрелищ и ресторанов под куполом чёрной толщи воды, в каменном платье, сужавшемся кверху точно пьедестал, стоял колоссальный монумент: на вершине его два лица — затылок к затылку — одно грозное, с клыками, другое нежное, укромное. Точно губка, по кругу шли несметные множества грудей на все стороны, и из них из всех лились потоки эфирной валюты, рассекая водную толщу золотистым светом. Самые маленькие ловили свет лапками.
— Та самая.
— Какая ещё мать?
— Ну да.
— Ты что, веришь в этот бред?
— Иначе мать придёт и убьёт время.
— С чего бы вдруг?
— Ну слушай, надо же как-то поддерживать экономику.
— В этом ББ за каждый вздох тянут деньги…
ыкДылг’ыТ вильнул и застремился дальше, отсчитывая шаги по липкому полу из белых ракушек, раздувая про себя пузыри планов.
— Хех! Я должен работать больше! А что — розетку кинул и живи. Повыгоднее ипотеки, — сказал он.
рихХ’илЛямМ долго смотрел как ыкДылг’ыТ щурится на восьмидесятизначный ценник.
— А чё такого? Это нормально платить за услуги.
— Пока компания не перережет кислород.
Отойдя в притоку, ыкДылг’ыТ замер у солидных размеров раздвижного яйца с экранами, клавиатурой и трубочкой с витаминным раствором: надпись на борту уверяла, что при закрытии яйцо создаёт такой вакуум, что внешняя среда совершенно не ощущается.
— Смотри! Да из такого можно совсем не вылезать.
На площади, похожей на залысину дирижёра, у огромности труб, с хладом на душе, как от кондиционера, рихХ’илЛямМ запрокинул голову: шелуха декораций слетела, все вокруг стали пепел, водорослевые куклы, стекающиеся из супермаркета бытия к величию органа, точно песчинки — и сам он, рихХ’илЛямМ, в своём мрачном отвращении, такой же точно манекен в витринах. И все-все-все-все-все тянут жабры проглотить, послушать, увидеть, схватить.
Чалый туц-туц, сменился гармонией сфер, отражённой в каждом углу зеркальных колонн (дети корчат рожи) нефов с подсветкой (в каждом своя музыка). Братья двигались под сводами параллаксов оттенков, температур, кухонь, аттракционов, экранов из самых качественных кристаллов, разных сортов воздуха, преображающих реальность во что угодно — от серной бездны до чистого наслаждения.
— Эх, рихХ’илЛямМ, молодой ты! Ну ничего, я тоже таким был.
— Ты не понимаешь! Мы проводим время вместе, но не принадлежим друг другу, мы просто потребляем продукты и сканируем сериалы. На каждом шагу я вижу признаки отвратительного упадка. Работа, говоришь? А в офисе мне дали посчитать бумагу — получается 666. Я перепроверил два раза, три раза — опять 666. Или же пресловутые звонки клиентам с начальством над хребтом — вот здесь надо вежливо посмеяться, здесь многозначительно промолчать. Разве это работа? Я вынужден был уволиться.
— Ща договоришься, куплю тебе билет в твою нору: сиди в своей черноте, жри бабушкин суп с черепахами.
— Коловращение колёс экономики. Способ не осознавать смерть.
— Жизнь надо любить, малой! Ну и чё такого, что абстракция. Сдал себя в пользование на 8 часов, а потом ходи в кино, покупай ништяки.
Отходя от скандала — они вернулись под неф. Пыхая гневом, ыкДылг’ыТ скользил молча; брат тоже молчал. Вдруг ыкДылг’ыТ увидел на прилавке хороший ингалятор за 3.50 и пиджак (при оплате колючими скидка 30%, ну да мох с ним) и тут же купил. Он сразу стал весь улыбка.
— Уведомляйте заранее! Озаботьтесь табличкой!
— Комфорт посетителя для нас в приоритете, и именно поэтому…
— Да что такое делается, киты вас дери!
— Жидкие не принимаем.
С пузырём меню, подлетел офисардин.
— Может быть, может быть… Но тех наверху мы всё-таки перевели на нашу валюту…
— Фикция фикции. Товар сам по себе абстракция. — Бледные губы рихХ’илЛяМа тряхло. — Продают ведь не спаржу, а образ спаржи.
— А как же разные агрегатные состояния? — ыкДылг’ыТ улыбнулся уголком губ.
— Тебя убедили, что это одни и те же деньги, что они всюду работают. А это же фикция, призрак!
— Деньги есть деньги.
— Не хочу. Ярко. — рихХ’илЛямМ щурился митохондриями на верхние слои. — И дорого.
— Как? Даже чашечку фансихуа?
— Ничего.
— Ты что будешь? — Коснулся ыкДылг’ыТ ворсинкой подбрития брата.
Они присосались к полусфере, приготовив рецепторы. ыкДылг’ыТ заботливо выбрал ту, где свет потусклее и температура комфортнее.
— Ну не всё в твоей чернотище сидеть, Рихиль. Кстати, мама писала, ты работу нашёл? — Он резко повернул усы на запах моллюсков. — Зайдём?
— Как ты это выносишь? Всё такое белое!
И потоками скользили по ослепительным трубам, переливающимися нефам витрин, пилястрами акций, порталам карт, мозаикам каталогов.
— Сожрать.
— Как?
— Так нужно уничтожить спаржу.
— Тебя пленяют этой свежестью. Это как фхтагн-кола или фансихуа: ты их пьёшь, а хочется только больше…
— Есть вчерашнее плохо для здоровья.
— Так ведь дома лежит.
— Спаржи?
— Нет, спасибо.
— Как в склепе… Хочешь мороженку?
— А мне любо у бабушки. Тихо, темно. Лишь только луна через толщу пробивается.
— Совсем ты у великой бабушки одичал, — вильнул ыкДылг’ыТ. — Забыл как нормальный город должен выглядеть.
— И давления нет… Удивительно.
Мерцающие поверхности, сменяющиеся картинки, биосфера, уборщики, слуги брендов, проводники (на случай, потерявшихся в рекламе), медсёстры. В целом, из ББ можно и не выходить.
Внутри было сухо (круглый год 22 градуса), со всех сторон бил белый свет. Немного пообжигавшись, глаза привыкали к отсутствию глухой тьмы, в которую из кондоминиума нет-нет, да выбираешься. Стряхнув слизь, мимо сканеров и охранников с намагниченными усами, посетители проползали под утробные своды ББ.
Прорезаясь сквозь тины и паутины, обныривая морских ежей и рыбёшек — ыД рихХ’илЛямМ и ыД ыкДылг’ыТ вместе с потоком посетителей близились к гудящей вентиляторами и потряхивающейся глыбе ББ.
— Пошли, замёрзнешь! — крикнул брат.
рихХ’илЛямМ смотрел безотрывно. Этот кто-то тлелся угольком в самом центре парковки. рихХ’илЛямМ крутил глазами по сторонам. Никто — никто кроме него не обращал внимания на пламя — все плыли в ББ.
— Ну вот, Рихиль, мы и на месте.
Монах сидел и горел под водой.
МАТЬ ПРИДЕТ УБИТЬ ВРЕМЯ
