(Ким Тхюи. Ру. Эм. — СПб.: Polyandria No Age, 2023. — 304 с. Пер. с фр. Александры Глебовской и Анастасии Захаревич)
«В детстве я считала, что война и мир — противоположные по смыслу слова. Тем не менее я жила в мире, пока Вьетнам полыхал, и познала войну лишь после того, как он сложил оружие. Мне кажется, что на самом деле война и мир — неразлейвода и смеются над нами. Порой они видят в нас врагов, непредсказуемо, без причины, и им все равно, какими видим их мы, какую отводим им роль. Наверное, не стоит полагаться на внешность, выбирая, на кого из них направить взор».
Люди в лодках. Это словосочетание могло стать названием живописного полотна или кинокартины, возможно, песни или стихотворения. Но в середине прошлого века стало определением вьетнамских беженцев времен трех Индокитайских войн. Во время одной из них, в 1978, в такой лодке оказалась десятилетняя Ким Тхюи. Сначала она побывала в Малайзии — в лагере для сотен тысяч таких, как ее семья, затем уже в Канаде. Ей было 7 лет. На рефлексию ушло довольно много времени: повесть «Ру», основанная на коллективном опыте, вышла лишь в 2009, за ней последовали другие тексты, написанные на французском языке и получившие сначала национальные, а затем уже международные премии. С 2012 книги Ким Тхюи переводят на другие языки, в 2023 в петербуржском издательстве «Поляндрия No Age» вышли две повести под одной обложкой — «Ру. Эм».
Ким Тхюи не осталась незамеченной в Новом Свете: травмирующий опыт вьетнамских войн Соединенные Штаты осмысляют до сих пор; Канада до середины 1980-х приняла больше сотни тысяч беженцев; по данным ООН, к 1989 году насчитывалось немногим менее 930 тысяч людей в лодках, и около 250 тысяч из них погибли, так и не добравшись до спасительного берега. Нельзя сказать, что было легко тем, кто сумел ступить на твердую землю. Новоприбывшие не знали языка страны, куда их переместили из лагеря, с резидентами Северной Америки их разделяли культурные и религиозные различия. Не говоря уже о психологических последствиях гуманитарной катастрофы. Впрочем, было одно следствие и коммерческого толка. Вставшие на ноги беженцы открывали маникюрные салоны, своеобразную примету нового времени: читая книги и смотря сериалы, вряд ли многие из нас задумывались, почему кабинеты таких услуг принадлежат в основном азиатам.
Перечисленные выше факты из Википедии, дополненные цифрами реальной статистики, встречаются на страницах этой книги и не выглядят искусственными вставками. Парадоксальным образом они словно усиливают ужас, переданный автором отстраненно, почти в арт-хаусном ключе. Повести объединены затейливой манерой Тхюи, темами войны как таковой — не хронологии, стратегии и размеров контрибуций, а эндогенного процесса, затрагивающего все сферы существования втянутых в нее людей, — и постоянного проживания этого единственного осязаемого опыта, не отпускающего и десятки мирных лет спустя. Автор не облегчает задачу читателю, ожидающему, что его проведут по прямой из точки А в точку Б. И «Ру», и «Эм» сложно назвать классическим повествованием. И всё же эти тексты довольно разные.
Дебютная «Ру» автобиографична, но хронотоп здесь нелинеен, хотя главные точки однозачны: война, семейные трагедии, побег, лагерь в Малайзии, новая страна, снова переезд, вроде бы взрослая относительно спокойная жизнь на несколько стран, но рождение ребенка-аутиста неожиданно замыкается на прежний опыт, так и не отпущенный до конца, и нарратив даже не закольцовывается, а движется по спирали, просто подхватывая на каждом витке новое рассуждение, озарение или воспоминание.
«Эм» дробится на множество историй, зачерпывая тот период, когда Вьетнам был каучуковой колонией. Герои этой повести как будто всегда немного на войне, даже если боевые действия уже далеко позади или еще не докатились грозовым эхом до их домов.
Персонажей обоих текстов объединяет чуть нарочитая обезличенность — даже когда у них есть имена и раскрыт некоторый бэкграунд. Все они жертвы скопления чудовищных обстоятельств, хотя некоторые из них выступали с позиции насилия. У Тхюи нет стокгольмского синдрома, она не оправдывает ни одну из сторон — ни политиков, ни стратегов, ни фигуры солдатиков, расставленных сильными мира сего на карте, где мирное население и военные силы изначально воспринимаются как некая аморфная масса. Но автор четко артикулирует идею: пришедший со стороны силы, потерявший ориентиры, работающие в мирном поле, тоже искалечен. И ни попытки искупить прежние дела, ни эскалация жестокости не поможет. Отдельная страта — дети войны. Не только те, кого пытались уберечь родители, отправляя в разные эвакопункты, чтобы спасся хоть кто-то. Но и рожденные от чужеземцев, зачатые чаще всего поневоле, брошенные на улицах оккупированных городов.
Целые поколения оказались в центре нескольких дихотомий: запад и восток, нападающий и жертва, мужчина и женщина, взрослый и ребенок, преодолевший и сломавшийся. Причем переход из одной категорию в другую и обратно для многих из тех, кого затронули описанные Тхюи трагедии, стал цикличным. Все эти смыслы она вложила в плотные, но лапидарные в формулировках тексты, где отсутствие выразительности компенсируется яркими образами, нанесенными четкими, стремительными штрихами, и языковой игрой на стыке вьетнамского и французского — непростая задача для переводчиков, справлявшихся у автора о толковании тех или иных фигур.
«Ру. Эм» — беспощадная и одновременно нежная книга, манифест самой жизни и высказывание о принятии себя в любых обстоятельствах. Пребывание в нескольких культурах, по мнению автора, не гарантирует полного отрыва от корней. Благополучное разрешение побега с облитого напалмом клочка суши не обеспечивает бестрепетную жизнь на новых берегах. Рождение ребенка не обещает непрерывности рода. Ким Тхюи пишет так, что кажется, будто это изложенные в экспериментальной манере автофикшен и социальный манифест. Но на самом деле обе повести суть арт-объекты, изучение которых может вызвать у неискушенного читателя почти физический дискомфорт. А значит, автор задел нужные струны.
05.02.2024