Даль и невозможность

Мы садимся в поезд. Случайно задеваю плечом подругу. Сильно горит кожа: вчера мы уснули прямо на пляже, а сегодня утром возвращаемся в Тбилиси. Вечером самолет домой. Выглядываю в окно и машу в ответ двум мужчинам.

Высокий — грузин, возраста моего папы, второй — турок, лет на пятнадцать младше. Жаль, что не удалось пообщаться с тем, который моложе, потому что он говорит только по-турецки. Мы познакомились вчера, когда возвращались с пляжа и заметили за забором строящегося дома красивый цветок. Пытались сорвать его и услышали голоса за спиной. Грузин засмеялся, что сейчас они увезут нас в полицию за кражу. У его друга, Эмре, были очень добрые глаза. До позднего вечера они показывали нам город.

Весь следующий месяц превратился в один бесконечный разговор по зуму: мы болтали часы напролет жестами, рисунками, улыбками, и наше общение было похоже на разговор глухонемых. Мы усиленно жестикулировали и гримасничали, и оказалось, можем говорить на любые темы: как оба любим рука-работа, природа-слёзы и чистота-сердце — хендмейд, дождь и искренность.

Мы запланировали новую встречу в Батуми, где Эмре нужно было закончить рабочие дела. Они с партнером руководили проектом постройки коттеджного поселка. После того как я уехала, мы переписывались с помощью гугл переводчика, я учила новые слова и фразы на турецком, он делился своим русским набором — малако, пиво, острожно и пошл на хуи пилят. Странный набор было просто объяснить — фирма Эмре работала и в России, они строили аэропорт и небоскрёбы Москва-Сити, общение на стройке с прорабом Сашей разнообразило его русский словарь. Эмре удивился, что я — тоже Саша. Пришлось объяснить, что русские имена странные, Саша и Александра — одно имя. В турецких именах таких сложностей нет: имя «Эмре» означает «поэт».

Дом Эмре стоял на первой линии, и с балкона, где мы любили курить по вечерам, было видно море. В детстве я очень любила книгу про дрозденка Пико. Он никогда не врал. Его историю рассказывал магистр, маленькая птичка, которая раскуривала кальян, пока шла новая часть истории. История была печальная и одновременно добрая.

 Глядя на Эмре в темноте балкона, я думала, что он и есть мой магистр правдивых историй — с ним я видела мир совсем по-другому, как у Пико, добрее и печальнее.

История о маленьком мальчике, часть 1

Однажды маленький мальчик родился. Семью его мамы вместе со всей деревней насильно вывезли из Греции в Турцию, когда мама была еще юной. Дед — потомок грузинского военачальника, владельца земли в Аджарии. За землю его и застрелил родной брат. Его сын, папа маленького мальчика, сбежал в Турцию. Заработал там огромное состояние на земледелии, написал сценарий к комедийному фильму. Сценарий сожгла мама в порыве ревности, состояние папа проиграл в казино.

* * *

В тот вечер, когда Эмре рассказал эту историю, у него странно заблестели глаза. Словно он задумал какую-то шалость.

— Сегодня мы пойдём в новое место. Ты когда-нибудь играла в казино?

— Нет, я всегда боялась таких мест. И мы же хотели поужинать у моря?

— Хочу показать, что ты приносишь мне удачу. На прошлой неделе я проиграл тысячу долларов — сегодня смогу отыграться.

Спустя пару часов мы вышли из казино. Оно было огромным, в несколько этажей, залы с колоннами из мрамора, красные ковровые дорожки, стильные крупье. Всюду ходили девушки в вечерних нарядах, официанты предлагали шампанское за счёт заведения. Эмре любил играть в автоматы. Я попробовала один раз, поставила пять долларов, выиграла пятнадцать, но никакой радости не почувствовала, было только противно: нарядные девушки подсаживались к любому свободному мужчине, а лишнее шампанское в итоге приносило больше выигрыша казино. Эмре потратил пятьсот долларов. Азарт в его глазах сменился на холод, он стал молчаливым и словно пьяным, хотя всю ночь пил только кофе.

У дома он сказал: «Иди спать, а я ещё погуляю, нужно проветриться».

Я взяла его за руку и сказала: «Но ведь я не смогу уснуть без твоей сказки».

История о маленьком мальчике, часть 2

В детстве родители отдали его в школу, где мальчики изучают Коран. Отдали со словами «кости наше, мясо ваше». Что означает «бейте сколько хотите, только не калечьте». Через год он сбежал оттуда, сказал учителю, что Бога нет. Прятался дома на чердаке. Папа запретил жене и дочерям давать сыну еду. Сказал, увижу — убью всех. Эмре сидел на чердаке неделю, пока не начали шататься зубы. Когда он вылез с чердака, папа долго плакал. С тех пор маленький мальчик знал, что любовь и печаль связаны сильнее, чем может показаться.

* * *

Весь день Эмре много говорил по телефону. Мы гуляли по набережной, собирали выброшенные морем кристаллы, соревновались, кто найдёт красивее, убегали от больших волн в попытке достать самый блестящий камушек, ведь он мог оказаться кладом. Эмре снова отошел поговорить по телефону, на этот раз так далеко, что я потеряла его из виду. Уже темнело, и мне было неуютно одной. Море становилось тёмным и слишком большим. Когда он вернулся, я спросила:

— Что-то случилось? С кем ты разговариваешь сегодня так часто? Ты стесняешься меня? В чем дело?

Эмре молчал. Хмурил брови.

— Я говорил с женой.

— С кем ты говорил?

Я решила сразу уехать, но билетов на ночной поезд не было. А наутро, после ночи нежного прощального секса, я подумала остаться, самолёт всё равно был через неделю, мы всё равно расстанемся, неделей позже, неделей раньше, уже и не имеет значения. Мы вложили в эту неделю всю нашу страсть и всё время развлекались: днем ездили в горы, потом ходили в лучшие рестораны, а по ночам мешали соседям спать, с таким остервенением, что в одну из ночей нам кричали и улюлюкали с улицы.

Я вернулась домой и перестала отвечать Эмре, он знал, что я не смогу встречаться с женатым мужчиной. Я плакала каждую ночь и учила наизусть стихи Хикмета, его любимого поэта. В груди жгло тоской и только Хикмет мог понять, какое это горе — несвобода в любви. Как падать, когда сердце уже взяло размах у земли.

Через две недели Эмре прислал мне фотографию стамбульских мостов — в тот вечер они горели красным. Это был наш цвет, цвет поэзии и любви. На нашем птичьем языке жестов он объяснил, что поговорил с женой. Они оба понимают бессмысленность их отношений, они не любят друг друга, и если один из них хочет быть с кем-то другим — так тому и быть. «Яшамак»[1], как сказал бы Хикмет.

Он пел мне: в зеркале вод голубых / весь я хочу отразиться / к морю хочу возвратиться. Город у моря ждал нашей новой встречи.

История о маленьком мальчике, часть 3

В десять лет родители познакомили мальчика с его невестой из уважаемой семьи. Когда они станут взрослыми, то смогут пожениться, а их семья станет богаче. А спустя пару лет он встретил её — светловолосую девчушку с голубыми глазами и влюбился на всю жизнь. Мальчик не знал, как сказать об этом невесте и пришёл за советом к мудрецу. Мудрец сказал, что выбирать не нужно, одни девушки созданы для семьи, а другие для любви.

* * *

Я жду в номере. Листаю книгу Назыма Хикмета, которую он мне подарил. Современная, с красивыми иллюстрациями и всего тремя стихотворениями, но они проникали в меня, как лезвия под кожу, точно, остро, больно, по-декадентски чувственно. На обложке — огромное дерево, под ним — сам Назым. Великан с голубыми глазами, так он себя называл. Был женат на русской, на тридцать лет моложе его. Когда я узнала об этом, то представляла себя женой Эмре, он тоже был старше меня на десять лет. Если Назым, который знает, что нужно гореть, чтобы рассеять тьму, смог, значит, и я смогу? Сгорю, но останусь с ним. От мыслей отвлек звук открывающейся двери.

Эмре вернулся! С небольшим белым бумажным пакетом в руках. Я подбегаю, заглядываю в пакет — а там жареные каштаны! «Каштаны», кричу я от восторга, и обнимаю его за шею, громко целую в колючие щеки. Он удивленно смотрит на меня. «Каштаны? Кач тане?» Я бегаю по комнате с пакетом в руках, меня дурманит сладкий запах, похожий на запах чая и печеного картофеля. Смеюсь. «Почему сен смийорсен»? Да потому что у меня в руках не Стамбул, у меня в руках Париж, ночь, каштаны, любовь. Конечно, я смийорсен (так он на турецкий манер имел в виду «смеешься»), потому что я такая счастливая! «Каштаны, каштаны, каштаны». Он чистит мне один, и язык обжигает горячая мякоть, чуть шершавая, бархатная. Потом открывает гугл-переводчик. «Kaç tane — сколько штук». На слух — «каштаны». Поэтому он и удивился. Мы знакомы полгода, а я уже знаю такие турецкие слова? Нет, такие не знаю. Знаю любовь, сердце, дерево, море, облако, роза, дождь, цветок, звезда, глаз, грудь, пальцы. Глаз дождь — я плачу. Сердце облако — печалюсь. Сердце цветок — расцветаю. Я могла ему объяснить всё на свете с помощью сотни слов.

История о маленьком мальчике, часть 4

Семья мальчика жила так тяжело, что его мама несколько раз пыталась покончить с собой: один раз приняла слишком много снотворного, другой раз резала вены. В тринадцать лет он пошел работать в шахту, добывать уголь. Он больше никогда не ходил в школу. Четыре года работал в шахте, пока однажды не случился обвал. Его откапывали десять часов. Повезло, что его придавило рядом с вентиляционной шахтой, и он смог дышать. Из всей группы рабочих выжило только двое. Когда мальчика откопали, он так и пошел, грязный и пораненный, в офис и уволился, дав себе слово больше никогда не работать в шахте.

* * *

Меня всегда удивляло, как мужчина с таким суровым детством мог быть чувствительным и нежным, как женщина. Он говорил, что мир очень сложный, люди слишком злые, что все, даже хорошие люди совершают дурные поступки. И что природа намного добрее людей, и природа, в отличие от людей, — свободна. Над природою силы нет никакой, кроме природы самой. А мы на этой земле — лишь крохотные частички чего-то большего: своей семьи, своей страны, своего языка. Он говорил, что до встречи со мной был очень одинок, и удивлялся, как у меня получается настолько его понимать. У нас был общий язык, язык природы. В каждом из новых городов мы искали с ним сады и с нежностью обнимали огромные деревья-великаны, которые были мудрее и старше нас. И свободнее.

Год пролетел очень быстро. Мы жили на три страны и приезжали друг к другу каждый месяц. Москва, Питер, Стамбул, Батуми, Тбилиси, и так по кругу. Я занималась турецким и могла более-менее говорить на нем так, чтобы меня понимали другие турки, но на самые важные темы я могла говорить только с ним.

В Москве мы ходили на могилу Назыма Хикмета на Новодевичьем кладбище. Он взял с собой джуру, турецкий народный инструмент, похожий на гитару, и играл там его песню. Он играл, а я пела — главный герой ходил по темному лесу. «Где твоя рука, где? Я так тоскую, дай мне твою руку…» Прямо как у Данте. Иногда я думаю, что после смерти Назыма его душа рассыпалась по миру, и в меня, и Эмре попало по частичке. Я начала понимать поэзию благодаря Назыму. Эмре стал моим Вергилием.

А потом Эмре обманул партнёр в Батуми. Грузин, с которым они провожали нас на поезд, был его переводчиком и совладельцем стройки коттеджного посёлка. Поселок успешно построился за полтора года, и так же успешно продался в карман грузинского партнёра, и Эмре потерял все вложенные деньги, как потом оказалось, не только свои, но и родителей жены. По документам всё было перекроено так хитро, а большая часть договоренностей была на таком честном слове, что ни один суд не мог признать Эмре правым, а только лишь очередным дураком, доверившимся слову без юридической силы.

Наши путешествия прекратились, у Эмре не было ни денег, ни времени, он сказал, что нужно продать квартиру в Стамбуле и перевезти всю семью в маленький городок у моря, это всё, что он может для них сделать. Мне было невыносимо смотреть на его беды на расстоянии, и я сказала, что поеду к нему. Он был против, говорил, что я перееду, а потом оставлю его. И он «морг». А я говорила, что мы наконец будем вместе, без этих уже на самом деле утомительных путешествий, к тому же это так здорово — жить у моря, ведь море пахнет здоровьем, свежестью, силой.

Но я была очень настойчива, поэтому через три месяца перевелась на удалённую работу, собрала вещи в два чемодана и переехала. Но не к морю, а в сумрачный дантевский лес. В первую же ночь мой Вергилий оставил меня до утра одну. Оказалось, Эмре жил в одном доме вместе со всеми родственниками, женой и десятилетней дочерью. Семье, которая почти несколько лет делала вид, что не замечает ни частых отъездов, ни ночных звонков, ни влюбленных глаз, внезапно совсем не захотелось отпускать его в новую жизнь к молодой русской девушке. И каждую ночь он выбирал оставаться с ними, а не со мной.

Я сидела на кровати, за окном по громкоговорителю изрыгалась молитва, оглушающая, чужая, пугающая. Меня охватил ужас, ошпаривающий и леденящий одновременно, ужас, который парализовал меня на много месяцев бездействия и смирения, пусть и нетерпеливого.

Я ждала его, когда его жена увидела чек наших общих покупок и забрала записи с камер наблюдения.

Я ждала его, когда она меня преследовала.

Я ждала его, когда она угрожала ему самоубийством.

Я ждала в одиночестве все турецкие праздники и карантин в пандемию.

Через полгода года он переехал ко мне.

— На Новый Год я уеду к дочке.

— А я?

— Ну разве это так важно, одна ночь? Ты не можешь подождать?

Это был первый и единственный раз, когда я остро чувствовала себя «русской». Нельзя, совершенно нельзя русскому встречать Новый год в одиночестве. Особенно в другой стране.

А дальше я помню только нарезку из острых и ярких кадров, словно кучу разбитого стекла, перемешанного с кровью. Я швыряю очки на пол и ору, что он идиот. Он молчит. Я мечусь по комнате и ору, что ни один человек в мире не имеет права оставить меня на Новый год одну. Он молчит. Ору на смеси русского и турецкого, кричу ему, что он дурак, параллельно ещё и нервно хихикая, ведь дурак — это остановка по-турецки. И вот моя остановка приходит к концу. Я могу стерпеть многое. Дни, недели ожидания, другую семью. Другие нравы, чужие обычаи, неспособность принимать самостоятельные решения.

Но я не могу принять чудо в одиночестве, чудо, которое не с кем разделить.

Я зашвыриваю вещи в чемодан, словно сдираю свою кожу с этого дома, где я прожила несколько лет. Я так ругаюсь, что уже почти рычу, не могу проговаривать слова, булькаю и хриплю, во мне столько ненависти, словно всё накопленное за эти годы слиплось в огромный снежный ком, и вот он уже катится с горы с такой скоростью и такой огромный, что придавливает нас обоих.

* * *

Шампанское разлито по толстым хрустальным бокалам, их покупала ещё бабушка. Президент закончил поздравление, и наступил самый волнительный момент — доля секунды до боя курантов! Так радостно!

Первый удар, ура! Громко чокаемся, звенящие крики «с Новым Годом, с новым счастьем», как же нас много, как же шумно! Обнимаемся, танцуем, новогодняя ночь по Первому каналу — всё как в детстве, светлое и особенное!

«С новим годом, драгая», — получаю сообщение. Мгновенно охватывает волнение, хочется присесть. Открываю сообщение, там фотография — селфи Эмре в нашей квартире, в руке бутылка пива. «Я праздник! Один и салат». Слышу звуки фейерверка за окном.

«Это я праздник», — пишу и убираю телефон.

Из-за жужжащих в голове воспоминаний прорывается мамин голос: «пошли открывать подарки!» Выключаю звук на телефоне. Музыка становится громче, а радостных криков под ёлкой больше, вот уже и я нахожу свой первый подарок! Как же я скучала по нашим семейным праздникам!

Беру телефон лишь под утро. Первое января, почти пять утра. Пятнадцать уведомлений.

«Мне плохо, не хочу дом».

«Не зажигай мою лампу. Не трожь

Я знаю…»

Так много слов, что не хочется читать каждое сообщение. Наверняка Эмре написал печальную историю о том, как он в одиночестве встречает Новый год, а на самом деле всё окажется так — дочка заболела и рано уснула, а он захотел отдохнуть от семьи и вернулся в наш дом. Я больше не верила и не сочувствовала ему как раньше. Я больше не хотела глаз-дождь и дом-один. Я хотела живую ёлку с украшениями, которые покупали ещё бабушка с дедушкой, шампанское с мандаринами и людьми, которые понимают, почему так важно быть в новогоднюю ночь вместе.

История о маленькой девочке

Одна девочка очень любила принцев и конфеты. Когда она встретила принца по имени «Поэт», то думала, что будет жить самую счастливую жизнь. Но оказалось, что мало называться поэтом, нужно быть им. Быть не только романтичным, но преданным и смелым. А это очень сложно. Так девочка поняла, что поэзия без правды лишь фантик от конфеты.

Иллюстрация: Виктор Лукьянов

30.01.2025

Примечания

Всё, написанное курсивом, — цитаты из стихотворений Назыма Хикмета. Названия стихотворений в порядке появления в тексте: «Песня пьющих солнце», «Тоска», «Беркли», «Незаконченное стихотворение о весне», 21.1.1924.


[1] Яшамак — по-турецки «жить».