Водитель понимает наш язык, но ситуацию это не спасает. Он задумчиво проезжает нужный поворот и, вопреки настойчивости навигатора, катит по трассе прямо — раз за разом маршрут предлагает ему уйти влево, но он игнорирует подсказки и только растерянно разводит руками на руле, как будто машина упала в поток пожухлым листом, и взять происходящее под контроль — значит пойти против проторенного течения жизни.
Механические колыбели качают нас, а мы лишь беспомощно агукаем.
Тем не менее, нам нужно наверх. Ещё пара проскоков, и наконец начинается штурм серпантина. Содранный асфальт, скрежет подвески, тупик — мы возвращаемся на изначальный маршрут, спускаемся и снова катим в гору. Незарастающий крепкий шрам в клочковатой щетине пихт. Чем ближе к вершине, тем разреженнее диалоги — закладывает уши, накатывает зевота. Проще посмотреть в окно и пробормотать сквозь стекло: «Как красиво», ведь снаружи ответ придёт моментальной морзянкой мандариновых деревьев.
Начало декабря, пора урожая. Я думаю о том, что мандарины выдают моё местонахождение, как тепловые точки на эфемерной карте — они тянутся к беглецу, видны даже из покинутого далёка.
Бетонка с зачёсанными направо пихтами и зализанными клоками папоротника наконец освобождается от обязанностей цивилизации и вливается в шершавую проплешину на вершине горы. Пара металлических мусорных баков застенчиво сползает по склону, понимая свою неуместность. Как невозможно, что сюда доезжают такси.
Я предлагаю тебе купить полудостроенный домик в паре сотен метров ниже, чтобы возить сюда кусочки еды за ошмётки денег, выгуливать собаку посреди гор, где на бессмертной, индифферентной к распаду траве вместо скромных песьих загогулин всюду громоздятся коровьи зиккураты. Жизнь на безлюдной плешке с забредающими сюда гуляками, необузданный кутёж аутизма посреди ежевичной поросли — с видом на опрокинутую чёрную треногу, оставшуюся от сгоревшего одинокого дерева.
Мы оба понимаем, что это невозможно.
На горе мы подходим к обрыву — и садимся у обрыва — и смотрим в обрыв. Склон изрезан ступенями сада, стёсанными дождями и растениями — тут никто не спускается, только пускает корни. Сокровенное покрывало одичания. Дальше, ниже начинают витийствовать тропинки, выпирают из-под земли домишки, к морю дорастая до многоэтажных недостроек, будто источенных термитами. Как если бы люди безвылазно жили в них так долго, что выгрызли внутренности, изглодали мышцы и оставили остовы догнивать. Какие неловкие попытки эволюции в отрыве от земли.
Мы сидим у обрыва и смотрим в обрыв. Впервые за год смотреть в обрыв — не страшно.
Пока мы подставляем спины высоким лучам, далёкая набережная всё тянется и тянется вправо. Там, за плоской дельтой впадающей в море реки, виднеется город — из-за висящей в воздухе солнечной дымки кажется, что доехать до него невозможно. В какой-то момент я замечаю, что от скопления домов отделяется и начинает подниматься вверх, к горизонту белый танкер, похожий на лежачую фигурку Г из тетриса — фигурку, которая будто решила пойти против законов электронного универсума и подняться туда, где зародилась, чтобы в конце концов слиться с другими фигурами и исчезнуть. Но не исчезла, а наоборот, движется вспять, в область, недоступную человеческому восприятию.
Танкер всё ближе подбирается к размытому горизонту и сам всё больше размывается. В какой-то момент он преодолевает границу допустимого и продолжает путешествие вверх — без препятствий и преград, будто пузырёк, сумевший пройти шипучий путь невредимым и вырваться наружу в целости.
Воздух, видимый в воздухе.
Вещь вне себя.
Пока мы следили за тающим танкером, наши вещи расползлись. Мы выцепляем ветровки из лап ежевики, находим ушедший на треть в землю термос. Кажется, никогда ещё моя спина не испарялась так быстро.
Следуя навигатору, мы проходим склизкой тропой сквозь сады, пока сбежавшие из ящиков мандарины толкутся между камнями в ручье и не могут проскочить порожек.
И вот пустынная набережная. Тени заброшенных недостроек не могут преодолеть её и дотянуться до пляжа. Горы слева далеко и близко одновременно, будто угрожают в любой момент придвинуться слишком плотно и оказаться выше на два роста — это тревожит больше всего. Всё вокруг выглядит как недостроенная декорация, куда не успели завезти даже воздух. Парень и девушка лежат на камнях лицом друг к другу, рядом с ними свернулся крупный пёс. Мы садимся рядом. А спустя десять минут ничуть не удивляемся, когда на их месте остаётся только силуэт пса и пара наспех скомканных объектов.
Над головой два самолёта уверенно сближаются вопреки параллельности рыхлых следов.
— Так вот, насчёт покупки того дома в горах. Мне кажется, спускаться раз в пару дней за едой, а потом взбираться наверх — не самое тяжёлое испытание в жизни, — говорю я тебе.
— Ты думаешь, мы сможем туда вернуться? — отвечаешь ты.
— Я думаю, мы уже не вернулись сюда, — отвечаю я.
02.06.2025