Иллю

Пу-пу-пу. Пузырик водки.

Прости меня, дневник, ты ведь в начале своего пути был про трезвость и всё такое. А помнишь, потом вместе наелись какой-то дряни и «всё сразу поняли»? Да, ты прав, я скорее психонавт, чем алкоголик. С тобой вдвоём мы, может, даже никогда и не пили. У меня сейчас, знаешь ли, ремиссия (в плане психонавтики), а ночное одиночество как-то по-Бродски давит… Представляешь, мои друзья практически не пьют водку. Серьёзно, я даже успел по ней соскучиться. И вот именно поэтому, дружище, у нас сегодня вечер втроём: я, ты и пу-пу-пузырик.

Дневник трезвости — чекушка «Иллюзия». Чекушка «Иллюзия» — дневник трезвости. Приятно познакомиться.

Вообще-то, Иллю (можно я буду тебя так называть?), он у меня уже не первый. Да, этот роскошен: красная кожа, слегка желтоватые страницы, несистематизированные поэтические (ну, типа) зарисовки… Первый? Первый тебе бы точно не понравился. Откидной, кричащий, фиксированный на «мотивации» и «целях». Разве смог бы он принять нашу с тобой близость? Но сегодня всё по-другому, слышишь, детка! Мне как-то даже нравится, что ты так к нам холодна (как будто это не я сам засунул тебя в морозилку).

Иллю наполовину пуста, я на три шага ближе к свободе, а дневник (вот бы ему тоже придумать имя) выкрикивает случайный факт из моей биографии: «10 августа две тысячи дцатого года в 18:45 по Москве ты в меня рассуждал об эйфории, кайфе, ja и прочем».

Точно, родной, рассуждал. Оно необычным, необъятным ощущением проникало внутрь и оставалось надеждой на светлое завтра. В животе резвились бабочки-для-никого, и не с кем было разделить любовь, и был я один-один-один.

Иллю, у меня есть история. Поверь, если не начну рассказывать истории, я точно вскоре разрыдаюсь или засну, так и не оседлав тебя. Малышка, если у меня вообще есть сильные стороны, то одна из них — точно сторителлинг. Прошу тебя, закрой глазки и утони в этой случайной реминисценции. Может, я хочу от тебя слишком многого, но ты просто обязана впустить в себя лето. Мне не успеть дать тебе целой картины, но вот один шикарный эскиз…

III

С ней я чувствовал себя свободно. С ней так легко было предаться безумию. Она пригласила меня на Бессонницу. Она сказала: «Эй, я вижу, что ты хочешь сойти с ума. Поехали со мной туда, где это будет просто необходимо. Бессонница не отпустит тебя трезвомыслящим». С ней был какой-то тип, чьё имя я точно уже не вспомню, и, по всем признакам, он её любил, как только умеют любить персонажи второго плана.

Я позвал с собой нескольких друзей, которые так же совершенно не понимали, как и зачем оказались выплюнуты в это солнечное лето, но были совершенно не против как следует оторваться. Оставалось только набить рюкзаки всем необходимым (набили!), сдать последний экзамен (сдали!) и успеть на электричку в параллельную вселенную (успели!).

Параллельная вселенная находилась в Калужской области, на минимально допустимом расстоянии от цивилизации. Ожидание приключений томило, как запах моря в знойный полдень. Пара косяков — и мы погрузились в Бессонницу. Не оставалось ни единого шанса опомниться хоть на секунду: взяв каждого под ручку, она закружилась в потустороннем ритуальном танце.

Та, с которой я чувствовал себя свободно, и её второсортный тип рассказали мне про слег. Одним голосом они заявляли: «Найди напарника. С ним вместе отправляйтесь в слег. Вы построите новый мир, в котором вам откроется Инсомния. Мир-на-двоих, мир-на-двоих, мир-на-двоих».

Я выбрал Саню. Я выбрал его ещё до Бессонницы. С ним вместе мы бороздили просторы ЮЗАО, злоупотребляли и делились самым сокровенным. Словом, Саня был мой кент. Саня мечтал попробовать всё. Идея со слегом его, очевидно, зацепила. По нашему обоюдному согласию слег материализовался в чехле его айфона, откуда пробрался под наши языки.

Далее я проявляюсь на концерте одной известной рок-группы. Под языком слег, на лице сверкают блёстки (девочки называют это глиттер), я улыбаюсь, скорее даже сверкаю, а парочка (та, с которой я чувствовал себя свободно, и её второсортный тип) обнимается так, что скоро между ними зародится новая вселенная. Меня слегка подташнивает, я чувствую себя лишним и мечтаю найти Саню.

Когда я нахожу своего друга, он уже зажимает какую-то блядь и готовится оказаться с ней в гостеприимной канаве закатной Бессонницы. Вокруг мелькают чужие, бесполезные люди, а слег всё активнее начинает действовать. Я — один. Остальные разбились по двое и танцуют потусторонний аборигенский вальс. Меня уже не тошнит, но мне это крайне отвратительно.

Кто-то невесомой рукой берёт меня за воротник гавайской рубашки (голубой с ананасами), щелбаном сбивает с головы кепку «Адидас ориджинал» и уводит от всех, кого я знал. Этот кто-то предлагает отбросить розовые очки (на самом деле у них были красные линзы), сверкнуть безумными глазами, играя зрачками как мускулами, выгадать нужный момент, извернуться и сбежать. Сбежать в ночь, сбежать туда, где я ослушался совета друзей и вместо строительства мира-на-двоих решил сжечь свой собственный взрывоопасный мирок.

Иллю, детка, и не говори, чем ближе мы друг к другу становимся, тем я всё более велеречив. Чем ближе мы друг к другу, тем чаще я вижу в тебе только оболочку, стеклянную твою кожуру. Жаль, но, видимо, все твои глубины теперь остались во мне.

Перед глазами вырастает сцена, на ней безымянный бард исполняет свои безымянные песни. Я на самой периферии группки его случайных слушателей плыву по минорным аккордам и будто бы каждым своим движением передразниваю исполнителя.

Вскоре он это замечает, впивается в меня глазами, обрывает свою музыку и предлагает выступить мне:

— Выскажись… Продемонстрируй, что должен. Прояви себя!

Слушатели разворачиваются в мою сторону. Они просят меня на сцену. С каждой секундой их ожидание становится всё более напряжённым. Они перешёптываются: «И долго нам его ждать?»

Что им всем надо? Я не умею делать фокусы, не обучен акробатическим трюкам, гитара сейчас попросту выскользнет из непослушных рук, и, к тому же, кажется, я не помню большинства букв русского алфавита. Не проснуться, не провалиться сквозь землю, но найти выход.

Выход — сбежать в ночь. Пространство вытягивается, предметы перестают быть на себя похожими, и единственное, на что я способен прямо сейчас, — бег. Некоторое время я не ощущаю поверхности, по которой бегу. Проваливаюсь, тону, но не смею остановиться. Из мутного зыбучего небытия вырастает чуть влажный, аккуратно стриженный газон, расчерченный белыми линиями. Пространство сжимается до размеров спортивного стадиона. Трибуны забиты людьми, в их руках еда и слабоалкогольные напитки.

Оглушительный звук объявляет начало (чего?). Весь свет теперь устремлён в центр поля, где на невысокой платформе стоит полностью раздетый, вывернутый наизнанку человек. Я внутри этого человека, что там… Я и есть этот человек.

И тишина. Тишина давящая, тишина болезненная. Липкая и грязная тишина. Они хотят, чтобы я её заполнил, они свистят, гудят, мычат (и всё это абсолютно беззвучно). Вся планета собралась, чтобы меня услышать, у них нет времени ждать. Я открываю рот, но в лёгких нет воздуха, в гортани — нет связок. Что вам, блядь, надо? Что вы хотите услышать? С трибуны летит еда и слабоалкогольные напитки, некоторые уже требуют возврата средств. Человек, вывернутый наизнанку, ни на что не способный, всё же открывает в себе талант: бежать.

И снова ночь, и снова пространство теряет форму, но остаётся в движении. Дракон открыл пасть и готовится проглотить свой хвост. Circulus vitae est circulus vitiosus. Оно (что ранее называлось «я») движется по этому самому кругу, заходит в очередной вираж, а счётчик фиксирует 10-й, 100-й, 1000-й раунд déjà vu. Всё это сопровождается свистом, гоготом, мычанием наблюдателей, в Оно прилетают хот-доги и пивные стаканчики. Оно корчится, скалится, но продолжает бежать. И надо бежать, надо верить в движение, потому что, когда Оно остановится, пространство просто перестанет существовать. Перестанут существовать наблюдатели, хот-доги, пивные стаканчики, стадионы, барды, рок-группы. Сразу не станет Сани, этой бляди и канавы, в которой он её нашёл, не станет и той, с которой кто-то там чувствовал себя свободно, и её второсортного любовника. Останется только ночь и порождаемая ею Бессонница.

Иллю, не спи, мы близки к развязке…

Я обнаружил себя в самом центре международного фестиваля авторской анимации «Бессонница», в шатре администрации. В руке оказалась бутылка воды (откуда?), рядом стоял волонтёр, которому я неустанно повторял, что «всё хорошо». Отчасти у меня был вопросительный тон, отчасти утвердительный, поэтому волонтёр растерянно соглашался и, по всей видимости, ждал, когда наша непродуктивная беседа наконец закончится. Напоследок я уточнил, который сейчас год (чем несколько его удивил), и отправился в одиночное плавание. В секунду стало ясно, что бежать более никуда не требуется. Сохранялось стойкое ощущение того, что я только вылез из канализации и ещё очень хотелось отлить. Помочившись прямо на шатёр администрации, я закурил сигарету и принял решение найти своих друзей.

Пространство заживало, обретало привычную форму. Дракон наконец укусил себя за хвост, ночь отступала. Совсем не хотелось думать, но невероятно хотелось быть.

26.05.2025