В школе олимпийского резерва девочкам до четырнадцати лет были запрещены купальники, только плавки. Нам было по двенадцать, у многих уже начинала формироваться грудь, девочки стеснялись и, выходя из душевых, прикрывались руками. Прийти в купальнике — значило вылететь из спортшколы.
У меня груди еще не было. И во мне одновременно разрастались противоречивые чувства: зависть, сопереживание их стыду и чувство облегчения. Мне пока стыдиться нечего. Никто не говорил нам, что ходить с голой грудью стыдно, более того, всех нас пытались убедить, что стыдиться нечего. Но это лишь обостряло ядовитое ощущение, от которого щеки покрывались пятнами и хотелось уменьшиться до точки. Так мы узнавали, что быть взрослой — равно быть уязвимой.
Я редко вспоминаю это время. Спустя годы описываемые события кажутся дикостью. Но тогда мы не знали другой нормы. Стыд был разлит в воздухе. Несколько лет назад я даже хотела проверить, было ли такое правило на самом деле, или это была жестокая тренерская шутка. Но что это сейчас изменит? Ведь все это с нами уже случилось. Каждое занятие мы травились собственными чувствами. Тогда формировались наши отношения с собой. Мы выдерживали и взгляды друг друга, и взгляды тренеров, и взгляды пацанов, плавающих на других дорожках. Некоторых девочек провожали в раздевалку свистом. Это не делало нас добрее и эмпатичнее. Уже тогда каждая из нас вырабатывала свою стратегию выживания. Девочки-подростки бывают очень жестоки. Не могу вспомнить как так вышло, но в результате конфликта в команде, мы еще с одной девочкой стояли, кто дольше выдержит, под струей ледяной воды. Зимой вода в Питере и правда ледяная. А напор в душевых был такой, что, если включить на полную, заливало на несколько метров вокруг. И вот так мы стояли друг напротив друга. Голые. А сверху, прямо нам на головы и детские, хоть и спортивные, плечи лилась и лилась под улюлюканье команды ледяная вода. Я простояла несколько минут и победила. Меня в детстве лечили от аллергии ежедневными обливаниями ледяной водой, и потому я даже не заболела. А девочка больше не пришла.
В мае мне исполнилось тринадцать. А в конце учебного года я вылетела из команды. Ледяной душ и голые девичьи груди — вот всё, что осталось мне на память от Школы Олимпийского резерва, помимо широких плеч и привычки «держать удар» и в спорте, и в жизни.
Летом мама разрешила взять ее старый раздельный купальник. Он явно был родом из 70-х, когда в моде была «остроносая» форма лифа. Класть мне в нее всё еще было особенно нечего, поэтому приходилось набивать ватой. Я очень хотела быть похожей на маму, но уже знала, что «пошла не в ту породу». Мама была тонкая и до родов, очевидно, обладала красивой грудью с чуть вздернутыми вверх сосками. Я хорошо помню мамину грудь в моем детстве, тоже красивой, но уже другой, претерпевшей изменения материнства. А в тринадцать мне так хотелось походить на ту, юную маму, какой я ее видела на чёрно-белых фотографиях.
Гуляя в этом набитом ватой лифчике, я испытывала странные чувства. С одной стороны, я изо всех сил старалась соединиться со всем женским миром через демонстрацию своей взрослости. А с другой — испытывала трудно переносимую неловкость, ощущение неуместности происходящего и страх, что меня в любой момент раскроют. Как будто обнаружение кем-то моей ненастоящей груди лишало меня права чувствовать себя девушкой.
Дело осложнялось тем, что у моей лучшей подруги тех лет, еще по сути ребенка, буквально за несколько месяцев сформировался полноценный четвертый размер. Ее мама не считала это поводом купить бюстгальтер, поэтому грудь продолжала жить своей свободной жизнью под спортивной летней майкой, не давая мне спать по ночам. Удивительно, что я не помню, как звали девочку, но помню ее запах и ложбинку между грудями. Я ей как-то очень по-особенному завидовала. Мы тогда придумали игру. Включали на магнитофоне кассету с мелодичной музыкой, одна из нас ложилась, часто укладывая голову на колени подруги, а вторая, медленно и едва касаясь, водила пальцами по лицу лежащей. Это были едва различимые прикосновения, будто пальцы наощупь изучали все детали лица до мелочей. Овал, надбровные дуги, нос, губы, ямочка на подбородке, мочки ушей, и вновь еле слышное движение пальцев по овалу. Лежа на коленях у подруги, я улетала в доселе неведомые дали. Я не знала, как они называются, я не знала, что вообще с этим делать, а только чувствовала, что мне обязательно нужно там бывать. Я представляла себе, что это у меня, а не у нее четвертый размер и очень красивый импортный лифчик. А значит, всё у меня будет отлично.
24.04.2025