Крестовый поход крокодильих детей
Когда в детсадовской песочнице разгорается драка лопатками, воспитатели спешат разнимать детей с одним вопросом: «Кто первый начал?». Этот вопрос — наша (представителей земной цивилизации) главная ошибка. Неважно, кто первый начал. Важно, попытался ли хоть кто-нибудь закончить.
Поэтому книга Схоластик Мукасонги «Богоматерь Нильская» и выходит за пределы памяти об одном горе, выходит на общечеловеческий уровень и читается через одиннадцать лет после публикации так хорошо — из-за звучащего лейтмотивом, буквально проступающего поверх вопроса «Когда же это прекратится?». Интересно, что описываемые события — не кульминация конфликта. Сейчас, через полвека, мы с ужасом понимаем, что это были ещё цветочки: до того, что позже назовут геноцидом в Руанде, оставалось целых двадцать лет. Агата Увилингийимана, которая через восемнадцать лет после событий «Богоматери» станет министром и отменит этнические квоты для тутси, — как раз ровесница героинь, девочек-тутси Вероники и Виржинии. Реальная Агата тоже попала в школу по той самой описанной в романе квоте для «тараканов-иньензи». Агату зверски убьют в 1994 году, в то время как события книги заканчиваются в 1973 году: именно тогда случился военный переворот, после которого ненадолго утихла первая волна погромов и как будто бы стало немного легче. Ох уж это «легче»! Читай — «нас не убьют прямо сейчас».
Но обо всём по порядку. Что происходит?
Беженка из Руанды, ныне известная французская писательница Схоластик Мукасонга пишет роман буквально о своей юности. Её судьба повторяет судьбу сотен тысяч тутси, сбежавших из страны до страшного апреля 1994 года: вырасти в резервации, поступить по квоте, во время очередного прилива ненависти быть изгнанной из школы, эмигрировать, скитаться, с трудом становясь на ноги — типичная юность «расово неправильной» руандийки. Лицея Богоматери Нильской в горах недалеко от Кигали не существовало, зато до сих пор стоит и принимает учеников столичный лицей Нотр Дам де Сите, в котором, как и в любой более обычной руандийской школе, должно было быть не больше десяти процентов тутси. Было откуда списывать и колониальный образовательный процесс, и галерею характеров девочек, которым предстояло стать женской элитой страны (если происхождение «правильное») или заниматься чёрной работой, дрожа в ожидании очередного погрома.
Но вернёмся к литературе. «Богоматерь Нильская» — роман о закрытой школе, которая прекрасно служит уменьшенной моделью общества. Запертые в элитном пансионе на недосягаемой горной вершине, девочки-ученицы отнюдь не оторваны от мира. И домашний уклад, и память о расстановке сил там, внизу они отнюдь не оставляют за порогом. Им запрещают говорить на любом языке, кроме французского — отлично, многие не говорят. Но каждая носит по два имени: официальное крестильное и тайное домашнее. Как одни имена прикрыты другими, так и одно прошлое проступает сквозь другое: разделение на уроках («история — про Европу, география — про Африку»), потому что до прихода белых никакой истории у дикарей не существовало, да и сейчас есть только открытые колонистами реки и хребты. Вне уроков в дальнем пыльном углу библиотеки под кучей хлама находятся старые фотографии с открытия статуи Богоматери, и на них проступает история: треснутые стёкла, жирные кресты на лицах репрессированных тутси. Словом, история пишется, хоть и недавно, потому что писать — привычка белых. Привычка местных — говорить и помнить.
Интересно, что в романе нет и намёка на правильную и неправильную стороны, нет никакого деления на хороших и плохих. Зато показано, как проникают друг в друга, не смешиваясь, две системы координат: в чём-то абсолютно совпадая, в чём-то совершенно противореча — но никогда не накладываясь. Женщина должна страдать: такова её природа — спроси хоть руандийскую матушку, хоть матушку настоятельницу. Разницы между девочкой, закрытой на время в хижине, чтобы никто её не видел, и девочкой, несущей ведёрко с крышкой к таинственному домику в глубине лицейского сада, нет. Обе скрывают позор, соблюдая табу, и ничем языческое молчание не отличается от католического. Разные народы с лёгкостью понимают друг друга, если говорят на языках силы, боли, молчания и стыда. Но живут при этом так, будто до понимания далеко.
Зато в произнесённых вслух словах всегда есть магия, прежде всего — магия освобождения. В истории белого плантатора о погребении королев содержится ключ к усмирению злого духа. Именно истинное имя одной из девочек открывает путь к спасению для другой. В любом традиционном обществе слова имеют силу, и описанная в «Богоматери Нильской» Руанда — не исключение. Поэтому стоило бы аккуратнее обращаться с лозунгами белых, чтобы и они на новой почве не превратились в заклинания — но кто ж знал, что из всех заморских культур лучше всего приживаются сорняки, а усваиваются — проклятия…
Лекарства от заполняющей реальность ненависти всё-таки есть, целых два: умение сопоставлять и умение противоречить. Полукровка Модеста не хочет принимать ничью сторону и мечтает, чтобы её дети были ни теми, ни другими — только её детьми, бегает откровенничать к Вирджинии-тутси, а защиты ищет у Глориозы-хуту. И при всей этой двойственности никогда не принимает ничью сторону до конца и не вредит никому. Трусость — или выход?
Или вот первая красотка лицея — Иммакюле. Все имена в романе говорящие: Модеста, действительно, умеренная, Вероника — icona vera, истинный образ древней царицы (что и приводит в этой империи знаков и знамений к страшному — иконоборческому — концу). Так почему имя, означающее безупречность, досталось озабоченной своим хорошеньким личиком специалистке по косметике и обходу лицейских правил? Потому что она безупречно верна себе, что приравнивается к подвигу в среде, где убивают из покорности и травят из солидарности.
Кроме имён и слов, у католиков и руандийцев есть ещё одна точка пересечения — образы. Прежде всего, образ Богоматери. Восклицание белого колониста Фонтенайля «Исида вернулась!» — прекрасный ключ. Древние египтяне действительно верили, что Нил — слёзы Исиды по умирающему и воскресающему Осирису, и многоучёный викарий, по тексту романа решивший посвятить исток Нила Богоматери, по сути, ничего нового не сделал. Дальше — хуже. Тутси изначально были скотоводами и длиннорогих коров почитали священными. Египтяне же называли белую корову животным Исиды, а одним из её атрибутов — кувшинчик для молока. Вряд ли отличница Вирджиния имеет настолько широкий доступ к египетской мифологии в лицее, но она прекрасно знает обычаи предков, и это знание позволяет ей вычленить из беспорядочной и непонятной болтовни белого плантатора важное: он осквернил могилу королевы. В обряде очищения и умилостивления её духа важную роль играет молоко, причём именно молоко длиннорогой коровы. А для руандийцев длиннорогие коровы — символ монархии. Так всё переплелось вокруг одной чёрной Мадонны — небесной царицы.
В романе есть совершенно жуткий кульминационный момент: в попытках отбить Богоматери неправильный нос тутси и приклеить нос как у национального большинства хуту, местная партийная активистка Глориоза напрочь сносит статуе голову. Именно размозжённые тяжёлой дубиной головы — символ, ужасающая «визитная карточка» грядущего геноцида 94 года. Так что поступок лицеисток в романе — не просто акт политического иконоборчества, но покушение на сам источник жизни.
Мукасонга смогла собрать такую сложную галерею типов и такую продуманную иконографию в романе не случайно и огромной ценой: после злосчастного апреля она долгие годы не могла заставить себя ни вернуться на родину, ни писать. Только в 2004 году она нашла в себе силы приехать в Руанду. Кажется, это время дало нарастить необходимую дистанцию, стереть личные воспоминания до общих мест и свою боль — до общенародной. К сожалению, на русский пока переведён только последний её роман и один рассказ («Хвалебная песнь корове», 2019). Интересно и поучительно было бы проследить, как горе в её творчестве эволюционирует от частного к общему. Пока мы (те, кто не имеет привычки читать по-французски или хотя бы по-английски) можем судить только по названиям: сначала были «Тараканы» (2006 год), через два года — «Босая женщина» (с посвящением матери и основанная на её биографии), потом сборник рассказов, из которого как раз известна «Хвалебная песнь корове», переведённая с английского Сергеем Катуковым, и наконец — «Богоматерь Нильская», увидевшая свет в 2012 году и почти сразу получившая кучу наград по всему миру. Интересно, что предыдущая большая работа переводчицы Серафимы Васильевой — это роман «Ночью вся кровь чёрная», повествующий о судьбе двух сенегальских солдат во время Первой Мировой. Иными словами, Васильевой было где увидеть и на основании чего разработать тему наложения европейской культуры на африканскую.
В итоге стараниями автора и переводчика получился очень мудро устроенный памятник: то ли костница, расписанная тщательно подобранными символами, то ли погребальный плач, сочинённый по всем правилам: образы героев обобщённые, иконичные — но не застывшие. В самый раз, чтобы угадать за ними живые судьбы и подлинную трагедию.
