Автор: Ольга Дякина
Душенька
Когда-то давно в детстве прабабушка говорила мне, что бабочки — души умерших. Вчера к нам прилетала Тата. С каштановыми крыльями в сине-фиолетовую крапинку. Смотрю — она порх-порх-порхает по занавеске.
— Тата, Тата, Тата… Здравствуй! Коляяя, смотри, тут тётя Тата.
Коля вынырнул из телефона и подошёл к окну, перед которым застыла я. На занавеске сидела бабочка. Я рассказала Коле поверье о душе, и мне показалось, что он, семилетний мальчик, понял всё гораздо лучше нас, взрослых.
С Татой мы дружили со школы: можно сказать, всю жизнь. Сколько помню её, она всегда что-то мастерила. То юбку себе сошьёт из остатков ткани, то пирог с яблоками испечёт и угостит соседей. О десертах Таты среди знакомых и вовсе ходили легенды. Вафельные рожки с начинкой, как в торте птичье молоко, в её исполнении покорили нашего сына. Коля у нас поздний ребёнок. Мы уже и не надеялись с Сашкой, но чудо свершилось. Тата радовалась и постоянно твердила: «Вот видишь, а я что говорила. Главное верить».
— Папа, тут тётя Тата!
Коля сорвался на крик и всхлипнул. Ладошкой утёр сопли и прижался ко мне. Я погладила сына по русым волосам. Сашка выглянул из смежной с залом комнаты и посмотрел на нас с Колей уставшими от компьютера глазами. Он не спал толком вторую ночь из-за работы и выглядел совсем морёным: карие глаза обрамили синюшные круги, на подбородке проступила щетина. Да и утро выдалось трудным: мы навещали Тату на сороковой день.
Бабочка поползла вверх. И вместе с ней вдруг расползлась пустота, которая стремительно поглощала всё вокруг: нас, маленьких и беззащитных перед лицом едкого горя, нашу двухкомнатную квартирку, облезлые дома напротив, двор с детской площадкой и стариками на лавочках, садик и школу через дорогу позади нашей хрущёвки цвета сушёного яблока. Ощущение пустоты стало невыносимым. Сообразив, что делать, я отдёрнула занавеску и помогла бабочке упорхнуть. Со странным чувством облегчения мы пошли пить чай с мятой.
Тата работала в парикмахерской. Стригла и красила волосы. Сложно даже вообразить, сколько голов она видела в своей жизни! С высокими и низкими лбами, маленькие, большие, со скрипящими от свежести волосами и с грязными прядями; вытянутые, плешивые, с перхотью и даже немножко квадратные. А сколько волос Тата смела за двадцать лет работы! Думаю, из тех волос можно свалять великана. Тата порхала вокруг своих клиентов, а они говорили, говорили, говорили:
— Мой вчера напился.
— Мама умерла…
— Ребёнок заболел.
— Развелась!
— Наша соседка пьёт.
— С деньгами напряг.
— Не знаю, что делать?
— Полюбила его дурака, сил нет.
Они говорили, а Тата порх-порх-порхала вокруг них…
Женщина с ноготок. Дюймовочка. Так её частенько называли знакомые. Жила-была Тата в доме на окраине села, где кипела, копошилась жизнь, расцветала астрами на клумбах у закрытого Дома культуры и свисала огурцами с веток в парниках. Пять минут до работы — и Тата на месте. Фены гудят, ножницы режут.
— Ну, как там у тебя с Юркой?
Напарница Таты, Лидочка, всегда любопытничала. Носила мини-юбку и рыжую копну волос.
— Да то так, то сяк.
При встречах Тата признавалась мне: «Не люблю я, Соф, болтовню Лидочкину. Для меня работа, как речка наша летом. Погружаешься в неё и плывёшь. Плывёшь, понимаешь?» Я одобрительно кивала.
Тату знали и в селе, и в городе. А хоронить пришли немногие: дочь, бывший муж, любовник Юрка, парочка родственников и друзей. И мы с Колей и Сашкой.
Помню, как на похоронах подбежала суетливая соседка Таты, что была в отъезде и начала громко шептать, ворошить вопросами нависшее над нами горе:
— А что случилось, что случи…
В ответ раздались голоса:
— Так сердечный приступ, жара то какая была. Она же сердечница.
— Ооооооой, горе какое горе, горе какое горе… Такая молодая, ещё жить да жить. Сорок пять лет. Гоооре, гоооооре…
Рабочее место в парикмахерской пустовало недельку. А потом прилетела новенькая девчушка с весёлым лицом и веснушками. Стала стричь, красить и сметать волосы. Вместе Таты теперь Лана. Все сельские ходят к ней и частенько напевают себе под нос та та та та та
Художница
Тётя Марина долгое время была для нас загадкой. Под кроватью она хранила таинственную коробку из-под обуви. Эта коробка не давала покоя ни мне, ни моим братьям. Когда мы спрашивали тётю, что там, она произносила изящное, непонятное для нас слово: карикатуры. Оно вылетало из её тонкого рта вороньим «кар», делало «ик» посерёдке, запиналось на «ат» и выплёвывало «уры» в окончании. Правда, при нас снимать крышку с коробки тётя Марина не спешила. Но мы уже знали, что она — художница. Мы видели через узенькую полоску между дверью и дверным косяком, как она старательно водит карандашом по бумаге. Нам воображалось, что она рисует замки, цветы и неизвестные страны. Когда же она наконец открыла свою сокровищницу, со всех листов на нас уставились смеющиеся рожи. Конечно же, мы разочаровались, но виду не подали. Только Илюша сморщил курносый нос, за что потом получил от меня нагоняй.
Длинные зелёные волосы, ниспадавшие с плеч, яркие платья в пол — тётя Марина походила на русалку. Старушки во дворе часто смотрели на неё с неодобрением и шептались: «Сатана в Марине!» Мы били стёкла этим ворчуньям.
Своими шалостями мы мучили не только старушек, но и саму тётю Марину. Как-то раз мы нашли на улице дохлого мышонка. Не помню уже, кому принадлежала идея, но мышь перекочевала с тропинки у дома в сокровищницу тёти Марины. Пока Сашка отвлекал её разговорами на кухне, театрально жалуясь на родимое пятно под глазом, я и Илюша пробрались на цыпочках в комнату тёти Марины. Как только мы осуществили план и вернулись, Сашка, хитро сощурившись, попросил тётю Марину ещё раз показать нам свои рисунки. Она улыбнулась и пошла за коробкой. Мы переглядывались и ждали.
Конечно же, тётя Марина сразу поняла, кто это сделал. При этом она не закричала, как мы рассчитывали. Я лишь заметил, как дрогнула её нижняя губа. Тётя Марина взглянула на нас с грустью и скрылась за дверью. А нам стало стыдно. Так стыдно, как никогда потом не было. Я не знаю, почему, но мы с Сашкой во всём обвинили Илюшу. Наверное, из-за того, что он младшенький.
Тётя Марина после случившегося вела себя, как ни в чём не бывало. На следующий день даже спросила меня: «Вова, как думаешь, откуда взялся мышонок в коробке?» И посмотрела так удивлённо, будто бы и правда не знала. От её пронзительного взгляда стало ещё хуже. Мы решили искупить свою вину.
Каждый из нас достал из карманов зимних курток и других тайников всё, что у него накопилось из монет. Сашке особую радость доставили пятаки, провалившиеся через дырку в курточный низ. Найденные сбережения мы собрали в одну кучу и пошли в магазин. После долгих споров остановились на красном мармеладе ручной работы, который тётя Марина обожала. Перевязали сюрприз лентой, такой же зелёной, как её волосы, и положили на её кровать. Но на этом, как обычно, не угомонились. Нас заинтересовал большой шкаф, куда складывали одежду. И тут меня осенило…
Илюша в шкаф не поместился. Мы вытолкали его из комнаты и сказали, что он должен создавать «эффект присутствия нас в доме». В шкафу мы с Сашкой, два долговяза, сидели в тесноте и пихали друг друга локтями. Из узкой щели выглядывали только наши любопытные глаза. Время застыло: тётя Марина никак не появлялась в комнате! Сашку даже сморила дремота, и он начал тихонечко посапывать.
Наконец тётя Марина вошла. Мне показалось, что на щеках её блеснули слёзы. «Это из-за нас она плачет…» — подумал я. Сашка шевельнулся, и шкаф скрипнул. Тётя Марина оглянулась. Я стиснул зубы: «Только бы не заметила нас!» — пульсировало в моей голове. Тётя Марина замерла на секунду и исчезла из поля зрения. Я выдохнул с облегчением. Хлопнула форточка, и я снова увидел тётю Марину.
И тут произошло то, от чего я чуть не закричал. Тётя Марина снимает с головы зелёные волосы, и вместо них я вижу стрижку под ёжика! Я прикрыл рот ладошкой. Она спокойно положила парик на тумбу и забралась на кровать вместе с коробкой. Тётя Марина раскладывала перед собой рисунки и радостно лопала мармелад. Сашка спал. А я никак не мог оторвать глаз от «новой» тёти Марины.
15.06.2023
