(Повесть)
Автор: В.В. Михайлов
Главы 1–4 см.: «Нате» №3 2023 (Жизнь в борьбе • Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru))
Вступительная статья М.В. Михайловой: Яркая жизнь • Литературный журнал НАТЕ (nate-lit.ru)
Глава 5. Первые горести. Смерть Джулии
Флора и Гретхен уехали. Их отъезд я переживал очень остро. Незаметно подошло время и нашего возвращения в Вену.
Последний месяц я много времени проводил с Джулией. Она была на 3 года старше меня, и в раннем детстве такая разница делает совершенно несовместимыми интересы и мировоззрение детей. Она уже 2 года училась в колледже, и ей под стать была бы Вера, ее ровесница.
Однако Джулия охотнее оставалась и беседовала со мной. Пожалуй, охотнее всех слушала она мои рассказы по вечерам.
— Витюша, — говорила она, — ты так здорово и образно рассказываешь разные истории, что невольно становишься как бы их участником. Как это у тебя получается: ты как-нибудь готовишься к рассказу?
— Нет, Джулия, — отвечал я, — просто у меня хорошая память. Когда я читаю книгу или рассказ, детали врезаются в мою память навсегда. Они становятся частью меня самого, отпечатком образов и событий. Мне не нужно как-нибудь напрягаться, вспоминать или выдумывать. Прочитанное я излагаю, как будто видел сам.
— Да, но ведь ты рассказываешь, — говорила Джулия, — прямо как взрослый, как поэт. Мне очень нравятся твои рассказы.
Во время купаний Джулия всё время держалась вблизи меня, как бы покровительствуя мне: ведь она была старше меня. Когда Джулия пела, она пела для меня и улыбалась мне.
Вполне естественно, что я очень привязался к Джулии и, наверное, любил ее своей детской любовью даже больше Люли.
До нашего отъезда из Левико оставалось три дня. Мама паковала вещи, билеты уже были куплены. Венская хозяйка была извещена о дне нашего приезда просьбой подготовить соответственно квартиру.
Накануне отъезда произошло трагическое событие, оставившее во мне неизгладимый след на всю жизнь. Сейчас, почти 80 лет спустя, когда я пишу эти строки, я весь содрогаюсь от боли, которую перенес так давно.
Приехал господин Бенуцио, и утром мы пошли на озеро купаться в последний раз. Погода была прекрасная, вода теплая, гладкая и изумрудно чистая. Я говорил с Джулией, обещал, что буду писать ей письма.
— Джулия, — спрашивал я, — будешь ли ты отвечать мне? Не забудешь сразу, как расстанемся? Я скоро вырасту, стану взрослым, приеду и женюсь на тебе. Ты станешь знаменитой певицей, и я буду поклоняться тебе.
— Глупенький ты мой, — отвечала она смеясь, — ведь к этому времени и я вырасту и всегда на 3 года останусь старше тебя. Никогда ни догнать, ни перегнать меня тебе не удастся. Но мы всегда будем с тобой друзьями, и я буду охотно отвечать тебе. Пиши мне как можно чаще, твои письма будут мне приятны. И вообще не забывай, что у тебя в Вероне есть друг. И если ты попадешь в Верону, первым делом приходи ко мне.
В этот момент господин Бенуцио подозвал Джулию к себе и предложил поплавать с ним. Он был хорошим пловцом, и вместе с Джулией они всегда плавали далеко. Меня с собой они не брали, хотя я плавал не хуже их. Я сидел рядом с Люлей и смотрел в их сторону, поодаль сидела мама с Верой. Вера читала книгу.
Вдруг раздался крик о помощи. Вначале я не разобрался, откуда крик. Вскочил на ноги… и сразу понял, что это крик Джулии. Она плыла немного впереди отца, но теперь ее не было видно на воде. Всё происходило как во сне. Голова Бенуцио исчезла под водой, он нырял… На какой-то момент из-под воды, еще далеко от него, высунулась рука Джулии и исчезла. Бенуцио плыл, нырял и вновь всплывал. Мгновения летели с бешеной скоростью. Мы были в каком-то оцепенении. Мама звала на помощь. Уже из дома бежали люди. По-видимому, Бенуцио удалось найти и схватить дочь сначала за руку, затем за волосы, и он поплыл к берегу. Слуги мчались к нему навстречу на лодках. Подъехали, подхватили девочку и втянули ее в лодку. Бенуцио кричал, чтобы скорее нашли доктора. Сам при этом со слугами делал искусственное дыхание. Пристали к берегу, прибежал доктор с какой-то подушкой. Дальше мы ничего не видели: Джулию унесли в купальню. Меня сотрясали рыдания, слезы потоком текли из глаз. Я только всё повторял:
— Спасите ее, ради Бога! Люля, мама, Вера, что же вы ничего не делаете? Стоите как вкопанные, идите, помогите! Я не хочу, чтобы Джулия умерла! Это просто невозможно. Это ужасно.
Мама взяла меня за руку и насильно повела домой. Я упирался, рыдал и всё повторял:
— Джулия, Джулия! Не покидай меня, не покидай, не покидай… — и плакал, плакал.
Скоро стало известно, что спасти Джулию не удалось. Она захлебнулась сразу, как начала тонуть. Говорили, что она зацепилась за что-то железное, когда заплыла далеко вглубь озера, и сильно поранила ногу. Стараясь освободиться от железа, она захлебнулась и умерла задолго до того, как ее втащили в лодку. Отец и мать ее были в невменяемом состоянии — ведь Джулия была их единственным ребенком.
Никого из них мы больше не видели. Они увезли тело дочери в Верону. Утром дача их стояла заколоченной. Только сторож мог бы рассказать, что происходило в доме вечером. Но он молчал, ссылаясь на то, что ему велено было ничего не говорить.
Я сидел и плакал, и никаким образом не могли меня успокоить. Перед глазами стояла картина, как я беседую с Джулией, веселой, здоровой и смеющейся, за 10–15 минут до ее смерти. До этого никто из близких у нас не умирал, только бабушка, но мне тогда не было еще двух лет, и я толком ничего не понимал. Утрата Джулии поразила меня как громом. Много раз после этого я вспоминал, как на моих глазах погибал человек и его не могли спасти. А сам я был маленьким и беспомощным ребенком. И ничего, ничего не мог сделать.
Приехав в Вену, мы рассказали Флоре и Гретхен о страшном несчастии, постигшем семью Бенуцио. Они не хотели верить нашему рассказу — настолько невероятным казалось им это событие. Гретхен плакала…
Только спустя какое-то время всё постепенно улеглось. Ко всему люди привыкают и с любым горем примиряются. Так произошло и с этим ужасным событием: оно стало прошлым.
Глава 6. Зима в Вене
Замечательное место для нас было Левико, и мы совершенно справедливо полагали, что если поедем за границу и в следующем году, то местом нашего отдыха будет Левико и жить мы будем на той же даче. Мама даже договорилась за несколько дней до выезда с хозяйкой дачи о намерении повторить аренду на следующий год. Однако смерть Джулии, которую мы все так полюбили, в корне изменила наше отношение к Левико, к даче, особенно к озеру. Оно стало нам отвратительно и страшно. То, что произошло с Джулией, могло случиться с каждым из нас. Нет! Никогда больше не поедем мы в Левико, Левико для нас закрыто.
— Я сейчас же напишу хозяйке дачи, — сказала мама, — что по непредвиденным обстоятельствам мы не приедем на следующий год и что она может сдавать дачу свободно, кому хочет. Сейчас же всё внимание должно быть сосредоточено на Верочке. Через неделю она начнет заниматься в колледже. Ей надо сшить форму, установленную для монастыря. Ты, Витюша, занимайся своими делами и не мешай нам.
Какими делами должен был заниматься я в Вене, она так и не сказала. Да и я не стал спрашивать. Может быть, она подразумевала занятия немецким языком с мадам Флорой? А может, имела в виду совершенствование моих знаний по русскому языку, арифметике и истории, необходимых мне для поступления в гимназию? Я терялся в догадках и решил считать своими делами пребывание у Гретхен, которая после левиковского происшествия стала мне еще более дорогой и близкой. О Джулии, как будто по уговору, мы никогда не говорили, как если бы дали зарок не делать этого. Хотелось поскорее забыть о страшном происшествии, случившемся с ней.
Дома, в Кутаиси, мама учила меня немного играть на рояле; вернее, она поставила мне руку так, чтобы я мог и при низком положении руки, без напряжения перебирать пальцами клавиши, извлекая ровный, нежный звук. Все говорили, что у меня хорошая рука, влиянием ее веса без напряжения создается приятный и певучий звук. Я пока еще мало в этом разбирался, познав музыку много позже, когда учился у профессора Айсберга[1] в Тифлисе. Сейчас же гаммам и арпеджио я отдавал немного времени, а большей частью разбирал и играл немецкие романсы, разные легкие песенки и тому подобную ерунду. Гретхен играла, несомненно, лучше меня, ведь я был только начинающим. Мы исполняли романсы и песенки в четыре руки и, надо сознаться, нередко сильно фальшивили. Поскольку я играл хуже Гретхен, мне доставался басовый ключ, который я не особенно любил.
Вера уже поступила в колледж св. Елизаветы и жила там. По воскресеньям за ней ходила Люля и приводила домой. Вера была стройная девочка, на ее шее висел крестик в золотой оправе, важная деталь этого монастыря. Меня прямо зависть взяла: такое красивое украшение! Я сказал маме:
— Нельзя ли мне тоже носить подобное украшение, например, зуб акулы или какой-либо другой амулет? Герои приключенческих историй всегда чем-то украшали шею или грудь, этим всегда отличались пираты. Может быть, ты купишь что-либо подобное?
— Ты еще очень мал, — ответила мама, — но, если мне что-либо попадется, обязательно куплю.
И сразу перевела разговор на другую тему:
— Я слышала, что вы с Гретхен музицируете, а это очень хорошо. Главное, не напрягай руку, когда играешь, иначе испортишь постановку. Теперь, когда я освободилась от забот о Вере и она хорошо пристроена, мы с тобой начнем заниматься музыкой. Правда, пианино, что стоит у нас, гораздо хуже, чем рояль мадам Флоры. У нее Бехштейн[2] — такой же стоит у нас в Кутаиси. Однако, если его хорошо настроить, заниматься можно и на таком пианино. Может быть, мне пригласить хорошего учителя музыки? Он будет лучше, чем я?
— Нет, нет, мамочка, — воскликнул я, — учи меня ты!
Я страшно перепугался, что учитель заставит меня играть целый день, и у меня не останется времени для чтения с Гретхен и прогулок с Люлей по городу. Занятий и так много: немецкий с мадам Флорой, русский с мамой, теперь ещё и музыка… Для такого маленького мальчика (мне скоро должно было исполниться шесть лет) дел было более чем достаточно.
* * *
Большим событием в нашей жизни было Рождество. Верочка вернулась домой на зимние каникулы. Хозяйка купила нам такую большую елку, что ветви пришлось отрезать и снизу, и сверху: дерево не входило в комнату. Когда мы жили дома в Кутаиси, елку украшали взрослые: дедушка, мама, папа, Вера, Люля и прислуга. В Вене мама впервые разрешила украсить елку и мне. Трудно передать, как я этому обрадовался!
— Не пригласить ли к украшению елки мадам Флору и Гретхен? — предложил я. — Будет больше рабочих рук!
Но мама отклонила предложение, считая, что это неудобно:
— А вот на елку пригласим их обязательно!
Мама заказала специальной фирме тьму-тьмущую украшений и розеток для свечей: их привезли накануне Рождества. Елочных игрушек было так много, что уместить их всех даже на таком большом дереве было просто невозможно. Лишние коробки с украшениями мама подарила хозяйке, чему та была несказанно рада. Вообще было видно, что нами, постояльцами квартиры, хозяйка очень довольна, а маму уважает.
Елка получилась на славу! В декабре в Вене темнеет очень рано, поэтому елку зажгли, как только за окном сгустились сумерки. И началось веселье! Вдруг на лестнице (а дом был спланирован так, что две лестницы соединялись общим широким внутренним коридором на четыре квартиры) раздался шум и гам:
— Дед Мороз пришел! — закричали дети. — Подарки привез! И Крампус[3] с ним, одетый чертиком. Берегись Крампуса! У него длинный хлыст: он будет наказывать непослушных детей! Берегись Крампуса!
Раздался звонок, и в квартиру вошел Дед Мороз. Не загримированный член семьи, как это всегда принято у нас, а самый настоящий Дед Мороз!
— Здравствуйте, дети! — сказал Дед Мороз мне, Гретхен и Верочке. — Как вы вели себя, слушались ли взрослых? — обратился он ко мне.
С дрожью в голосе я пробурчал себе под нос что-то вроде: «Я был послушный!».
Мне было и страшно, и интересно. Я боялся Крампуса, о котором слышал много ужасов. Дед Мороз вынул из объемистого мешка большие пакеты и начал читать привязанные к ним таблички.
— Это Вите, — прочел Дед Мороз и протянул пакет мне. — Это Вере, — протянул пакет сестре. — Это Люле, — и вручил большой сверток Люле. — Это госпоже Марии, — и дал маме небольшую коробочку. — Это Гретхен, — и вручил девочке большой сверток. — А это мадам Флоре, — и тоже дал ей маленькую коробочку.
Не успел Дед Мороз окончить раздачу подарков, как в коридоре поднялся гвалт, а в дверь сильно застучали:
— Откройте сейчас же!
Сердце у меня замерло, а потом быстро-быстро застучало.
— Откройте же дверь! Откройте!
Люля подошла к двери и открыла ее. На пороге стоял Крампус!
— Мы здесь хорошие и прилежные, — неожиданно для себя вдруг громко закричал я, — спросите Деда Мороза!
Дед Мороз утвердительно качнул головой и сказал:
— Витя сказал правду. Здесь и дети, и взрослые — молодцы. Возьми от них гостинец!
Люля подбежала к столу и протянула Крампусу тарелочку с пакетиком, обвязанным ленточкой. Крампус взял пакетик, повернулся к нам и крикнул:
— Это хорошо, что вы хорошие дети! Ведите себя как следует, а не то… — и он громко щелкнул своим хлыстом по полу. — Прощайте! — и выскочил в коридор.
Деду Морозу мы тоже вручили пакетик съедобного. Он распрощался с нами и ушел. Я стал проситься в коридор. Люля взяла меня за руку и вывела наружу. Там стоял невыразимый шум. Крампус гонялся за ребятами постарше нас вверх и вниз по обеим лестницам. Хлыстик Крампуса задевал того или другого мальчика, и дети спасались в своих квартирах.
Боясь, что и нам ненароком может достаться от Крампуса, мы с Люлей спешно эвакуировались в квартиру, где занялись закусками и танцами вокруг елки.
— Мамочка, — спросил я, — откуда взялся Дед Мороз, ведь это не переодетый знакомый или друг? Откуда он узнал наши имена? И как он сам от себя вручил нам подарки по назначению? Я внимательно всматривался в лицо Деда Мороза, но не узнал его. Это настоящий Дед Мороз? Правда?
— Конечно, настоящий, — ответила мама.
Однако через несколько дней ей надоели мои приставания, она сдалась и рассказала, что Дед Мороз и Крампус были присланы по ее заказу специальной фирмой, что мешок с подарками, купленными ею самой, стоял в передней, накрытый скатертью, что конверт с деньгами — чаевые — Деду Морозу незаметно подсунула Люля, а подарок Деду Морозу вручила она сама, что мы все видели.
Разоблачение меня успокоило, однако я немного огорчился, что всё это всего лишь инсценировка.
Назавтра мы были приглашены на елку к мадам Флоре. У Гретхен мы отпраздновали Рождество без Деда Мороза и Крампуса, но так же весело.
В пакете, что мне вручил Дед Мороз, был хороший шерстяной матросский костюмчик и цепь на шею с изумительным серебряным свистком. Я свистел так часто, что вскоре мне это запретили. Разрешали свистеть только во время прогулок — и то в дозволенных местах.
* * *
В одно из воскресений мы поехали в Пратер, чтобы посмотреть его зимой. В саду дети катались на коньках по залитым льдом аллеям. Я испытал большое огорчение, оттого что не умею кататься на коньках. В Кутаиси городских катков не было. А из-за короткой зимы и мы никогда не заливали площадку перед беседкой в саду, потому я никогда и не вставал на коньки. Это был большой пробел в моем воспитании. Мы смотрели, как весело катались дети на площадках и аллеях Пратера, где танцевали взрослые танцевальные пары. «Надо обязательно научиться кататься и бегать на коньках!» — решил я. Завершили мы визит в Пратер прогулкой возле закрытых аттракционов.
Ходили на вечер, устроенный монастырским колледжем, где Вера выступала с классическим монологом. Выступила весьма успешно: все аплодировали. Наверное, способность хорошо говорить и рассказывать с большим пафосом — это у нас в семье наследственное.
* * *
Я забыл упомянуть, что, вернувшись из Левико, я написал подробное письмо отцу (раньше я с ним не переписывался), где рассказал о трагической судьбе Джулии. Он, правда, ее не знал: мы с Джулией познакомились после его отъезда — но мой рассказ его очень тронул. По-видимому, он понял, что Джулия была для меня чем-то большим, чем сестра или подружка.
Отец ответил не очень скоро, но в письме постарался меня успокоить. Много было в его письме о нашем саде. Он заверял, что сад в полном порядке. Что за садом, кроме него, смотрит дедушка. Что при такой двойной заботе мой любимый сад в полной безопасности. Осенью урожай фруктов был очень большой. Весь сбор был справедливо роздан квартирантам дома и служащим аптеки. Дедушка при этом говорил, что это всем подарок от его внука. «Представляешь, — писал папа, — как все были рады и с каким добром тебя вспоминали!».
С этого момента у меня с отцом завязалась регулярная переписка. Мне всегда было, о чем написать. Мама писала отцу реже. Незаметно кончилась зима, приближалось лето, и надо было думать о летнем отдыхе. О Левико не было и речи. По совету друзей дедушки на этот раз мы остановили свой выбор на курортном местечке Веве[4] близ Лозанны. Однако, прежде чем сделать окончательный выбор, было решено сначала попутешествовать: осмотреть Венецию, затем Женеву и только после этого снять там квартиру.
* * *
В Вену приехал папа, и все вместе мы — папа, мама, Люля, Вера и я — отправились в Венецию, этот замечательный город на воде, где вместо улиц повсюду каналы и передвигаться можно только в гондолах (в большинстве случаев, особенно вечером, еще и под аккомпанемент гитары). В Венеции необычно было всё: и Палаццо Дожей — дворец правителей города и округи, и площадь голубей, где их великое множество, и застекленный мостик-галерея над узким каналом, с которого рубили головы врагов династии, и остров Лидо с его дворцами и роскошными пляжами: там вокруг уже не каналы с их не очень чистой водой, а открытое море, пенистый прибой и манящая голубая даль. Голуби на Палаццо Дожей такие ручные, что можно их свободно кормить и гладить по спинке: они не улетают.
В Венеции мы пробыли 5 дней, а затем перебазировались в Лозанну на Женевское озеро. Озеро красивое, чистое — но не чета левиковскому. Местечко Веве — небольшой городок, утопающий в зелени садов. Однако стиль городка сохраняется во всем. Купаться здесь запрещено; берега как такового нет; всё прибрано, очищено, выметено. На каждом шагу маленькие рынки, где есть все, что нужно, и хозяйке незачем идти в магазин. На дощечках я увидел какие-то маленькие лапки:
— Что это? — спросил я.
— Это лягушачьи ножки, совсем свежие, первосортные!
Но мне сразу захотелось убежать от такого яства!
— Мама, — спросил я, — неужели швейцарцы едят эту дрянь?
— Не только едят, но и очень любят, — сказала мама.
— Пойдем отсюда, — прошептал я, — меня просто тошнит.
И озеро, и Веве, и окружающие люди вдруг перестали меня интересовать. Отдыхать здесь? О нет, ни за что!
Я заметил, что и маме курорт не понравился. Придя в гостиницу, мы застали папу за чтением письма. Он был серьезным и задумчивым. Когда я хотел рассказать, что здесь едят лягушек и надо быть очень осторожным в ресторане, он перебил меня и сказал маме:
— Надо, дорогая, возвращаться в Вену, а там, возможно, начать сборы для возвращения на родину.
— А как же лето? Мы так мечтали провести лето с тобой! В чем дело, что случилось? Зачем такая спешка?
— Об этом я расскажу позже. Сейчас выйду купить газеты. Садись и корми детей.
С этой минуты разговоры шли только о скором возвращении домой. Я этому был несказанно рад. Ко мне возвращается наш сад! Опять буду владеть своими садовыми богатствами. Люле, по-видимому, тоже надоело жить на чужбине. Она считала, что немцы очень сухие люди.
— Нет, я не говорю обо всех немцах, — воскликнула она. — О мадам Флоре и Гретхен ничего плохого не скажешь: они люди душевные и очень приятные. Но другие…
Одна Вера была недовольна возвращением на родину:
— Что же, бросить колледж и опять возвращаться в Заведение св. Нины? Ведь здесь учат совсем по-другому; я, наверное, очень отстала от своих девочек на родине!
На следующий день мы были уже в Вене. Гретхен приняла новость о нашем скором отъезде с большой болью в сердце. Она очень привыкла и привязалась ко мне, считала меня как бы старшим братом, товарищем, другом. И вдруг разлука! И может быть, вернее всего, навсегда. Она даже расплакалась от огорчения, весь вечер сидела около меня и все спрашивала:
— Что же, вот так просто и уедешь? Только сидели вместе за роялем — и уже разошлись в разные стороны! Это несправедливо!
У меня самого глаза были на мокром месте. Вечером, лежа на кровати, я даже тихонько, чтоб не слышали, всплакнул. А на утро приставал к маме:
— Нельзя ли взять Гретхен с собой? Она пожила бы у нас, сколько захочет, я бы показал ей наш сад. Она, наверное, такого сада не видела. Мамочка, возьмем Гретхен с собой! Ну, дорогая, милая мамочка! Возьмем Гретхен с собой!
— Дорогой Витюша, — ответила мама, — это не так просто сделать. Во-первых, мадам Флора может не согласиться, во-вторых, кто отвезет ее обратно? Наконец, времена теперь стали неспокойные. Если бы мадам Флора и Гретхен могли поехать вдвоем, это было бы другое дело. Но ведь мадам Флора работает в школе — вопрос так просто не решится!
Вечером мама и мадам Флора посоветовались и решили, что сейчас их поездка совершенно невозможна. Мама хотела сказать, что деньги, по существу, мадам Флоре и Гретхен нужны только на дорогу, а жизнь у нас в гостях ничего им не будет стоить. Но потом передумала: она хорошо знала, что мадам Флора не согласится.
Итак, прощай, Вена! Осенью я поступлю в гимназию в младший подготовительный класс. Еще вопрос, примут ли меня в этом году? Ведь мне всего шесть лет, а принимают туда семилетних детей. Может быть, мне поможет авторитет дедушки, который построил в гимназии современный спортивный зал.
[1] Айсберг (Айзберг) Илья Семенович (1868–1942) — российский пианист, композитор, педагог и музыкальный деятель. Учился у Н.А. Римского-Корсакова. В 1907–1917 — старший преподаватель музыкального училища Российского музыкального общества, затем профессор Тбилисской консерватории. Был директором Бакинской консерватории в 1924–1930.
[2]Бехштейн — знаменитая фирма, выпускавшая пианино и рояли, была основана Карлом Бехштейном в 1853 г. Марка «Бехштейн» очень быстро приобрела известность благодаря необычной для того времени прочности используемых материалов и высокой устойчивости инструментов к механическим нагрузкам.
[3]Крампус — легендарная фигура в фольклоре альпийского региона, «рождественский чёрт», спутник и одновременно антипод Николая Чудотворца.
[4] Веве — город на западе Швейцарии, во франкоязычном кантоне Во. Один из основных центров Швейцарской Ривьеры, расположен на берегу Женевского озера, между Лозанной и Монтрё.
Глава 7. Снова дома
На вокзале в Риони[1] нас встречал дедушка, повар и садовник. Они перевели нас на тупиковую ветку Риони-Кутаиси. Извозчики подвезли нас к дому (он совсем не изменился), и я сразу побежал в сад: хотелось убедиться, что всё в порядке, что всё на своих местах.
Мушмулиновые деревья у беседки, пожалуй, еще более повзрослели: их листва совсем закрыла стволы и ветки. За время нашего отсутствия неугомонный дедушка начал и теперь уже заканчивал строительство нового дома прямо против сада у въездных ворот. Мы приехали в воскресенье, когда строительные работы не велись. В саду я проходил до тех пор, пока за мной не прислали Люлю.
— Мама сердится, — сказала она, — с дороги надо выкупаться, переодеться и вообще привести себя в порядок, выпить чай — и на боковую, спать! Иди скорее домой!
Я выполнил все требуемые от меня задачи и как убитый упал на кровать. Утром встал раньше всех, оделся во все новое и на цыпочках направился в сад. По дороге с четвертого этажа строящегося дома меня окликнул дедушка. По стремянке я быстро поднялся к нему. Он стоял вместе с инженером, автором проекта дома, и о чем-то с ним спорил:
— Вы говорите, что для каменщиков со следующей недели не будет работы по крайней мере на месяц. Это плохо. Если мы их отпустим, найти в нужный срок новых будет очень трудно. Нет, нельзя их отпускать! Надо вести строительство так, чтоб работа была всегда. Подумайте об этом.
— Витя, — обратился дедушка ко мне, — пойдем в сад. Расскажешь мне, что делал за границей.
Он взял меня за руку, и мы пошли прямо к Риону. Я заметил, что в реке Рион стало меньше воды. Взрослые накануне сказали, что дождей было очень мало, а весенний разлив был необыкновенно спокойным. Дедушка заметил:
— Никогда я не видел, чтобы река так далеко отходила от маленькой стенки нашего участка. В половодье эта стена затоплялась, и бурные воды Риона подмывали наш участок, унося части земли. А теперь посмотри: вода отошла метров на 15, а то и больше. Остались лишь песок, галька и крупные валуны.
— Дедушка, так чего ты медлишь и не сделаешь настоящую подпорную стену, ограждение нашей земли от Риона? — воскликнул я. — Метров эдак на шесть вглубь реки. Этим ты убьешь сразу двух зайцев: прирежешь хороший участок к нашему саду и найдешь работу для каменщиков, о которых говорил инженеру. Посмотри: многие наши соседи уже сделали такие надежные стенки, и разлив Риона им нипочем. В Левико я видел, как возводились устои автодорожных мостов. На место привозился только цемент, а песок, гравий, булыжник добывали прямо на берегу, из запасов реки. Так должен поступить и ты. А через 2-3 месяца, когда начнется паводок, ты гордо будешь смотреть на воду, омывающую стену! Важно только не медлить ни одного дня!
Дедушка внимательно посмотрел на меня, погладил по голове и сказал:
— Ну и молодец же ты у меня, Витя! Золотая головушка! Быть тебе великим строителем!
Почему он назвал меня золотой головушкой, я тогда не понял. Волосы мои были светло-русые и уж никак не рыжие. Мне совершенно не хотелось быть рыжим, вроде нашего дворника, которого так и прозвали — Рыжик. Дедушка вскочил со скамейки, на которой мы сидели, и побежал домой, чтобы застать инженера на месте.
Вечером дедушка прямо захлебывался от возбуждения, рассказывая о моем предложении.
— Только подумайте, такой малыш, от горшка два вершка, а рассудил, как самый опытный строитель! Отвоеванный у реки участок мы назовем «Территория Виктора». Пусть внук сам решит, какие деревья там посадить и какую беседку там построить. А в день 29-го мая ежегодно мы будем устраивать иллюминацию и праздник с фонарями в честь новоиспеченного строителя!
— Дедушка, ты ведь знаешь, — воскликнул я, — что я буду звездолетателем и построю такой звездолет, на котором за несколько часов можно долететь до Марса, Юпитера, Сатурна и далее, а за несколько месяцев — до созвездия Андромеды. Ты прав, я буду строителем, но летающих кораблей. Мне очень часто снятся такие сны.
— Будем считать, что ты станешь и строителем, и механиком. Ты на это способен, золотая твоя головушка.
— Никакая она не золотая! — не выдержал и воскликнул я. — Это у дворника золотая — рыжая головушка.
Все засмеялись, а я не понял, почему, но решил попросить дедушку никогда не называть мою голову золотой.
Всё произошло как по волшебству! Оказывается, у инженера сохранился старый проект стенки. Буквально спустя 2-3 дня чертеж был готов: стенка на нем красовалась вровень с другими на этом же берегу, на проекте стояло разрешение губернатора, рабочие делали разбивку, завозились грохоты для просева песка и гальки…
Меня дедушка назначил сверхглавным прорабом стройки. К уже имеющимся восьми каменщикам пришлось пригласить бригаду из 10 человек. Нам сопутствовало везение: стенка росла на удивление быстро. Рион тем временем отошел еще дальше. Дождей все не было. Через полтора месяца фундамент уже на метр возвышался над берегом реки. Нужно было поднять стенку еще на три метра— так считали дедушка и инженер. А я полагал, что достаточно и двух метров.
— Дедушка, откуда ты возьмешь землю, чтобы засыпать яму, которая образовалась после постройки стенки? Земли надо много: от Заводской улицы до Водовозной!
— Об этом не беспокойся! Землю мне охотно привезут. Вот увидишь!
Возведение стенки окончили в сентябре, за две недели до первого паводка. Действительно, землю всё везли и везли откуда-то. Откуда, дедушка так и не сказал. Но я сам всё разведал: везли с бульвара, где возводили плавательный бассейн города. Оказывается, за эту очень хорошую землю дедушка даже не платил.
Окончание строительства мы отпраздновали грандиозным ужином, на котором дедушка заявил, что привезенная земля-набережная поступает в мое распоряжение. Я должен в недельный срок высказать свои пожелания.
— Надо, чтобы наша набережная, — сказал дедушка, — стала лучшим уголком нашего сада!
Пожеланий у меня было много. Часть их мы воплотили в жизнь: со стороны Заводской улицы построили хорошую беседку, набережную засадили акациями, которые очень быстро растут, почти как тополь…
Когда начался паводок (а он был столь же мощный, сколь сильным было мелководье) было страшно смотреть на несущуюся, бурлящую, пенящуюся воду. Так и казалось, что мощный поток снесет созданную набережную, как спичечную коробку! Но ничего не случилось: стенка выдержала сильный напор воды и этим подтвердила свою прочность.
[1]Риони — железнодорожная станция вблизи Кутаиси.
Глава 8. В гостях у тети Елены на Зеленом мысе
Зима в этом году была суровая. Несколько дней даже лежал снег, и мы вволю наигрались в снежки. Вера вновь училась в Заведении св. Нины. Полуторагодичный перерыв не сказался на ее учебе, тем более, за границей она преуспела в языках и теперь в знании французского и немецкого была самая передовая. Также делала значительные успехи и в музыке.
Весной, перед наступлением лета, я усиленно работал с мамой над своим русским. С иностранным дело у меня обстояло даже лучше, чем у Веры. Но русский язык требовал значительной доработки. Я читал русские книги — громко, чтобы убрать небольшой иностранный акцент. Мама говорила: позор, когда у коренного русского мальчика страдает русское произношение.
Лето мы решили провести на Зеленом мысе под городом Батуми. Этим дачным участком управляет муж тети Елены, Никодим Антонович Бялуский[1]. Он увлекался ботаникой и превратил участок в усадьбу с отличным ботаническим садом. В то время дача эта считалась одной из лучших в окрестностях Батуми. В 1905 г. у супругов было уже пятеро детей. Позже родились еще четверо. Мы с мамой неоднократно приезжали к родственникам в гости на одну-две недели. Теперь же мы получили приглашение провести у них всё лето.
Чтобы читатель мог более ясно представить себе, что такое дача тети Елены на Зеленом мысе, отмечу, что это был участок земли, занимающий один из возвышенных склонов прибрежных гор. На одном склоне (высотой 150 метров) располагался богатый, красиво украшенный двухэтажный дом — дача в 12 комнат, включая службы. На каждом этаже имелась большая комната площадью 120 кв.м., которую окружали небольшие комнаты, где жили многочисленные дети и прислуга. Три комнаты были отведены для гостей. Две большие комнаты были одновременно и гостиной, и музыкальным залом, и столовой, где в определенные часы принимали пищу, проводили литературно-музыкальные вечера и праздничные увеселения. В доме было три выхода. Два из них на первом этаже: один — на главную площадку дома, обсаженную камелиями; другой, подсобный, выходил в сад. Третий выход был расположен на уровне второго этажа и открывал проход на большую верхнюю площадку, а через нее на нижнюю спортивную площадку.
Склон горы был обсажен тропическими фруктовыми деревьями и опоясан кольцевыми аллеями. К морю спускались две каменные лестницы, между которыми располагался ступенчатый каскад водопада, создававший великолепное зрелище. В некоторых местах каскада виднелись небольшие островки, на которые были перекинуты стальные мостики. Лестницы и ступенчатый водяной каскад были достопримечательностью Зеленого мыса, привлекали туристов и дачников. Никодим Антонович гордился этим уголком, держал при нем сторожа и охотно разрешал гостям любоваться видом. Конечно, трудно описать в нескольких словах все заветные места тетиной дачи. Одно можно сказать точно: Никодим Антонович вложил в нее много сил и умения, всего себя посвятил этому уголку.
Дети тети Елены — Котик, Света и Мари (Мария иначе себя называть не разрешала) — были со мной и Верой однолетки, и поэтому нас очень привлекала возможность проводить время в их обществе. Мари была замечательной девочкой, и неудивительно, что годы спустя она стала звездой экрана в Англии[2]. Но об этом позже. Тетя была очень строгой матерью и требовала, чтобы дети проводили день по жесткому расписанию: купаться в море один раз, не менее двух часов посвящать спорту, не менее двух часов читать, писать и заниматься учебой. Обязательно вечером собирались вместе в гостиной, вели культурные беседы, музицировали, пели, играли в литературные игры.
Именно здесь, на Зеленом мысе, я научился играть в теннис, который очень полюбил и в котором впоследствии достиг больших высот: на даче я мог бесконечно тренироваться, посылая мяч в стенку. При игре на теннисной площадке все удивлялись резкости моей подачи в крайний угол приемного квадрата, учитывая мой юный возраст и худенькую фигурку. Моя худоба, как считала тетя, являлась следствием долгого плавания в море. Действительно, плавать для меня было все равно, что ходить. Долго и далеко плавая, я практически не уставал.
Я учился играть на рояле уже второй год. Так как на даче рояль был всегда занят, мне для занятий отвели время рано утром, когда все еще спали. Особого контроля за тем, что и как я играю, не было. Гаммами и упражнениями я по-прежнему занимался мало, а большую часть времени тратил на разбор и проигрывание нот, которые лежали на рояле и принадлежали тете. Моя учительница музыки в Кутаиси Грасильда Вячеславовна считала меня очень способным к музыке, говорила про абсолютный слух и хорошую левую руку. Она настоятельно убеждала маму избрать для меня музыкальную карьеру, в которой я добьюсь совершенства и стану всемирно известным пианистом, а может быть, и композитором. Мама знала мое решение стать конструктором воздушных кораблей и звездолетов и не настаивала на музицировании; однако считала, что каждый культурный человек должен уметь хорошо играть на рояле, независимо от рода занятий. Рояль мне нравился, и потому с мамой я был полностью согласен.
Еженедельные «журфиксы» (так тетя называла художественно-музыкальные вечера по субботам), меня крайне занимали. Я выучил несколько романсов Брамса и считал, что, когда очередь дойдет до меня, я легко отделаюсь проигрыванием их на рояле. Однако действительность застала меня врасплох.
— Следующий наш «журфикс», — сказала тетя, — посвящается истории города Кутаиси и вообще Западной Грузии. Основное сообщение нам сделает Витя Михайлов, который совсем недавно приехал оттуда. И, пожалуйста, Витя, не думай протестовать! Я знаю, ты приготовил для выступления что-то на рояле. Это ты продемонстрируешь в конце вечера. Но сначала о Кутаиси: мы с твоей мамой родились в Кутаиси, однако не знаем, чем известен город.
Сначала я хотел самым решительным образом отказаться. Но потом сообразил, что впереди целая неделя, у меня припасен кой-какой интересный материал по истории города, в котором я родился, и я не ударю лицом в грязь: смогу рассказать о Кутаиси и вообще обо всём районе почти до Батуми занятные исторические предания. Однако я очень волновался и почти всю ночь после этой новости не мог уснуть. Как жаль, что с нами нет дедушки, который был большим знатоком истории края!
Наступила суббота. Дети посматривали на меня с любопытством и тихонечко посмеивались, удивляясь моему спокойствию. Но я, подолгу сидя на сливовых деревьях, успел во всех деталях сочинить свое выступление.
Итак, субботний «журфикс» начался. Сначала тетя длинной тирадой рассказала о прошедшей неделе и наших поступках. Всё — в строгом, но мирном духе. Затем она заявила, что передает слово мне. Я поначалу страшно оробел, некоторое время стоял молча, не зная, как начать (а ведь речь была хорошо разучена!). Но потом собрался и провозгласил:
«Кутаиси — древняя столица Грузии, основанная за 3,5 тысячи лет до нашей эры. За 300 лет до нашей эры Кутаиси, а затем Вани[3], небольшой город вблизи, являлись столицами Колхидского княжества. Слава о Колхиде как о стране, несметно богатой золотом, распространялась по всей Европе. В Элладе говорили, что колхидский князь владеет Золотым руном, в котором накоплены несметные богатства. И вот знатный купец Синдбад-мореход построил многовесельное судно „Арго‟ и с богатыми товарами отправился в Колхиду. Аргонавты были в пути долгое время и наконец достигли дельты реки Рион. Кругом были дремучие леса Колхиды, с непроходимыми болотами и заводями. Идти по руслу реки Рион аргонавтам было очень трудно. Река Рион неспокойная: повсюду отмели, попадание на которые могло привести „Арго‟ к гибели. Однако путешествие закончилось благополучно: „Арго‟ вошел в столицу Колхиды Вани, где в это время жил князь. В Вани почувствовали аргонавты гостеприимство грузинского народа. Песням, пляскам, угощениям не было конца! Аргонавты убедились в несметных богатствах князя и его окружающих. Ожерелья, головные уборы, кольца, диадемы и другие украшения на женщинах — всё было из чистого золота! По-видимому, золото залегало в горах и оттуда вместе с песком заносилось рекой в отмели и затоны. Аргонавтам рассказали о добыче золота из песков Риона: шкуры овец мехом вверх раскладываются на дне реки, на них кладут камни, и через несколько дней в шкурах застревают зерна тяжелого металла — золота.
Князь города Вани был очень обрадован товарам, привезенным аргонавтами, и готов был все их закупить. Однако, когда аргонавты заговорили о Золотом руне, он нахмурился и заявил, что Золотое руно — это сказка. И прибавил, что готов заплатить за привезенные товары золотом, то есть, золотыми украшениями, изготовлением которых славятся умельцы Колхиды. Так и порешили. По приглашению князя аргонавты въехали в старую столицу Грузии Кутаиси. По существу, тогда это был не город, а хорошо защищенная крепость, где жители страны отсиживались во времена набегов персов и турок. Крепость дважды была разрушена, дважды восстанавливалась и укреплялась всё лучше и лучше. Сейчас крепость лежит в руинах, на ее территории ведутся раскопки. Уже найдено много реликвий, золотых украшений, старинных вещей. Многие из них переданы Историческому музею Грузии.
Аргонавты нагрузили свое судно драгоценными подарками, одеяниями и богатыми золотыми украшениями — и тронулись в обратный путь. Князь отрядил аргонавтам почетный отряд, который следовал за ними до самого устья Риона. Однако с тех пор никто аргонавтов не видел и ничего не слышал о них: в Элладу они не вернулись. То ли на них напали пираты, то ли морские разбойники перебили аргонавтов, а „Арго‟ потопили, то ли корабль разбила буря… Может быть, аргонавты попали в плен к народам, населявшим турецкие земли, и погибли в тюрьмах. Память об аргонавтах, символах древней связи грузинского народа с далекими народами Эллады и Рима, сохранилась в Грузии на долгие века».
Я окончил речь. От волнения весь вспотел и стоял красный как рак, со слезами на глазах. Тетя Леля встала, подошла ко мне и поцеловала:
— Откуда у тебя столько сведений и фактов? Я, например, ничего этого не знала.
Все засмеялись. Позже, когда мы сидели на берегу моря или вечерами собирались перед сном, дети просили меня рассказать что-нибудь интересное. И я рассказывал. А они слушали, иногда задавали вопросы. Особенно нравились им мои рассказы о звездах, созвездиях и далеких звездных мирах. Тут, конечно, я давал волю своим рассуждениям, толкованиям и мечтаниям. Все уже знали, что я будущий звездоискатель, и относились ко мне с гораздо большим уважением, чем поначалу.
Мушмула зрела буквально на наших глаза, но лазить на молодые мушмулиновые деревья, что росли прямо под окном комнаты, отведенной маме и мне, было строго запрещено. «Видит око, да зуб неймет», — часто повторял Никодим Антонович. Однажды садовник принес лестницу и снял обильный урожай с деревьев. Мне садовник сказал, что новый урожай будет в октябре. В этот день мушмулу нам давали на десерт. Однако одно дело — есть мушмулу, сидя на дереве, и совсем другое — есть ее за столом. И я невольно вспомнил о мушмуле в нашем родном саду.
Лето подходило к концу, пора было возвращаться домой. Мама была в положении, и мы очень ждали появления новой сестренки или братика. Я хотел сестру, Вера — брата. Жалко было расставаться с морем. В конце лета оно было такое синее-синее, что прямо загляденье: вылезать из него совсем не хотелось. Котик[4], старший сын тети Лели, был отменным пловцом, и я научился у него искусству нырять и прыгать в воду с высоты. Конечно, плавание в море нельзя было сравнить с купанием Рионе, где плавать разрешалось только в мелководье, в присутствии взрослых. Здесь за нами никто не смотрел, и мы делали всё, что захочется.
[1] Бялуский Никодим Антонович — провизор в Батуми. Его аптека располагалась в частном доме по ул. Дондукова-Корсаковской. При доме был небольшой завод по производству искусственных минеральных вод. В 1911 г. он избирался гласным Батумской Думы. Об этой линии семьи известно немного. Елена с детьми эмигрировала, обосновалась во Франции. Муж, по всей видимости, остался в России. Его следы теряются. Известно, что их сын Константин учился в Ленинградском университете. Его дело хранится в ЦГА СПб. Об уникальной усадьбе на Зеленом мысе упоминает М.Т. Мазуренко в книге «Утраченная Колхида» (2012).
[2] Об этом факте точных сведений не сохранилось.
[3] В античную эпоху на территории современного небольшого поселка Вани находился один из самых значительных городов древней Колхиды, расцвет которого относится к III-IV вв. до н.э.
[4] О Константине Бялуском см.: ЦГА СПб. Фонд Р-7240.Опись1. Дело 253. Личное дело студента Ленинградского государственного университета.
