Автор: Никита Немцев
Сбился с пути на озеро Каракуль. Мимо Памирского тракта. Путешественник, Томас (физик-ядерщик, восемьдесят). Ледник. Дышать трудновато. Ревматизм. Фух, надо же было забраться на такую высоту! По MapsMe за тем перевалом деревня. На айфоне пятнадцать процентов. Можно присесть. Сделать пару фото, пожевать орешков. Легче-легче. Время растекаааается, не то что в Мюнхене, а как в детстве, когда ездил с родителями в Швейцарию, где озеро, горы, стрекоза, и одна девочка, с которой он дружил… Надо дальше, пока не догнали тучи. Там, за хребтом.
Палка, палка. По леднику, солнце печет, голубой снег. Резко! Не поскользнулся, кошки из Decatlon. Спирает дыхание, держит за глотку. Немножко. Еще. И чуть-чуть.
В горах всегда так. Чувство, что невозможно. Что умираешь. Никак. Но делаешь шаг. Еще. И еще.
Вершина. Плоский простор, облака, панорама. Горы склонили колени. Брутальный скальник инопланетно-рыжего цвета. Небо уносится в стратосферу. Зеленой кляксой: оазисом в скалах пустоты — деревня.
Ветер.
Вниз легче. Всё ближе нежная долина. Река, бескрышие домики. Томас почти спустился, путаясь в облепихе. Взял обе палки рукой. Утер лоб. Выбежали дети.
— Zrrrastvstvyite, — выговорил Томас, мучаясь в «вствт».
— Ассалям алейкум! — крикнули дети.
Глинобитные квадратные домишки, коровьи лепешки сохнут на крышах, вангоговские фигурки с снопами сена в два-три раза больше их самих, веселые канальчики, бегущие прозрачно между любовно выложенных камней, бесконечные дети бегают, играют.
Отметив точку на MapsMe (Бардоро), Томас пошел по деревне, где каждый — каждый первый с улыбкой приглашал на чай (как npc: выбирай, к кому). Мужчина без зубов в скукоженном пиджаке протянул яблочко, как бы заготовленное. А там — за взмывающим сеном и вилами — неуверенно смотрел, в драном бушлате, футболке Ford, с глазами голубыми, как горное озеро.
Мурат.
— Hello!
Познакомились, предложил остаться. Томас с благодарностью скинул рюкзак, устроился на топчане. Вокруг засуетились: конфеты, тутовник, чай. Сидел, ел гречневую лепешку (толще, чем на равнине), запивал шырчаем с молоком.
— Ты положить масло в пиала, — сказал Мурат на корявом английском. — Харошо! харошо! Откуда?
— Я пришел издалека, — улыбнулся Томас с набитым ртом. — Ядерной физикой занимался, в Швейцарии.
— …
— Вы знаете, что на Памире много урана?
Мурат не очень говорил. Больше шырчаю и лепешкой.
— У вас можно поставить палатку? — поинтересовался Томас.
— Ночь оставайся мой дом.
Томас остался. Одну ночь, две ночи, три недели. Играл с детьми, заглядывал в шиитский домик с рогами, прогуливался по инопланетным камням, лопающимся от солнца, светящимся, собирал облепиху, яблоки, пытался помочь с сеном — рассмеялись, позвали чай пить.
— А работы у вас нет? В школу учителя не нужны? — спросил Томас.
— Нет школы. — Улыбнулся Мурат без зубов.
Книг тоже, хотя двигался Навоид адн Гузар медленно по горам, погружённый в думу о доме покинутом, о временах праведных халифов, о чувстве благоуханном первых дней Хиджры, с пятью верблюдами, навьюченный сам как верблюд, едучи на неспешном осле по жиле Памирского тракта, неумолимым извивом ползущего вдоль реки промежду скал верстовых в белеющих тюбитейках, и расстегивал чапан свой от щедрого солнца. Иногда встрепенется ухом верный осёл Авессалом, и плетет шаги дальше понуро, погружённый в ослиную думу, чем-то сродную думе хозяина.
Дерзка была цель Навоида адн Гузара, точно взгляд разбойника, пробравшегося в султанский гарем. Прослышал эмир Самаркандский Муин аль-Хакх Шахрух про касимитов, про темноту их учения, занесенного в самые горы, про Мухаммада ибн Ислам-шаха, задумавшего поднять кочевников племя за Ферганской долиной, чтоб войною пойти на столицу Темура, и решил эмир Шакхрух упредить всех, объявил джихад сердца и созвал мужей ученых из медресе, посовещавшись же вдосталь, велел найти мастеров изумительных, дабы сшить сотню великолепным золотом писанных Коранов с exlibris’ом сиятельного эмира. Два года трудов ушло, когда же настало время везти их кочевникам севера диким за хребты Империи, в Ош, да не прямою дорогой Ферганской, а через темные краи Памирского тракта, где тюркская речь уступает фарси, а шиитов всё более, один приближе́нный поэт привел Навоида адн Гузара, потерявшего в тот год многое на ослах, из коих остался один только Авессалом. Едва увидев его, эмир, не думая, поверил и вручил сундук, точно пылающий полумесяц, с наказом дарить каждому истому правоверному, встречному на пути, один из Коранов. Навоид адн Гузар помолился, осмотрел своих новых верблюдов, и, весь в белом, без сожаления оставил дом свой, ведь он был вдов, взобрался на осла да отправился по направлению к оступившимся от откровения Пророков и Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует.
По первому времени, дабы не сбиться с пути, двигался он с караваном, покрывая цель свою хитростью, говоря, будто едет в Китай. В разговорах премногих, в шахматных партиях, в остановках с другими торговцами, где можно было кое-что выучить на фарси, двигался он в Куляб по выжженным желтым степям Сурхан-дарьинским, где арбузов поля сменяют гранаты. Вскоре скалы зубасты, пески цвета крови приветствовали их, спутники Навоида адн Гузара повернули к веселым огням караван-сарая, а сам он двинулся дальше со верблюдами и верным своим Авессаломом. Только напрасно уши мула были так вяло задумчивы — настоящие горы были еще впереди.
На сороковой день их одиночества, скрашиваемого добросердечьем хозяев, приглашавших путника на ночлег и подкреплявших финиками в дорогу, у самых подножий немыслимых гор Навоид адн Гузар увидел огни и кибитки великого стана. Торговцы, с коими шел он допрежде, говорили про караван, что движется из Китая в Истинполин — когда эту догадку подтвердил первый же человек, радости Навоида адн Гузара не было предела. В печурках горели лепешки яков, руки тянулись к костру, а душа к душе: в разговоре о трактах, о женах, о далеких городах, заморских языках, о звездах, о касимитах, почитающих Али и его родню, молящихся совместно женщины со мужчинами, о суфиях, что морочат словами и магией, об истинном откровении Единого Аллаха, Непостижимого, Великого проводили они время. Напившись шырчаю с солью и мукой, проверив тюки с Коранами, с мыслями о том, что возможно у некоторых из них найдется новый мудрый хозяин, Навоид адн Гузар погладил верных своих верблюдов, потрепал нежного мула с глазом седым, точно вечность, и после намаза, возносящего в запредельную вязь, уснул у костра под шатром, запрятавшись с носом в чапан в этой ночи морозной.
Проснулся от крика — всё в огне, клинки, стрелы, всадники, копья, отрубленная катится рука, ор, в шеломе узкоглазом занес меч — Навоид увернулся, пнул бочкой и прыгнул к верблюдам. Покуда возился с тюками, набежали еще, с факелами — Навоид вскочил на Авессалома и скрылся от увлекаемых схваткой в узкоглазых шеломах. Когда был уже далеко, у контура сизых гор, он остановился проверить тюки: в них оказалось только десять Коранов. А там, назади, от стана до стана пылали, кружились огни, полыхали, носились бешеные лошади, секли и секли, и коршуны с когтями раскидистыми над головами. Навоид адн Гузар вновь был один под пустынными звездами, и дело быстро пошло на лад, Томас помогал семье Мурата с пристройкой. После землетрясений многие перестраивали. Квадрат топчанов, традиционное окно в потолке (север-юг-восток-запад: стихии). Предлагал деньги. Отказывались.
К осени Томас улетел в Швейцарию. Разбирался с делами, налогами, недвижимостью (детей нет). Весной обратно. У жены было много вопросов, но уговорил. Пока ждал машину у поворота на Рушане (мозаичная остановка), встретил велосипедиста в кепке-беляше. Сказал, из Германии.
Доехали уже затемно. Дети выбежали встречать с уверенным Hello! Вместе с Муратом они сделали из сарая школу, починили генератор. Простенькая ГЭС на реке (электричество вечером).
Мурат читал потихоньку Руссо, Маркса, говорил:
— Сначала нам СССР помогал, саженцы на вертолетах, а теперь Швейцария!
Томас улыбался в ответ. Откусывал от гречневой лепешки, хлебал из пиалушки. Ему нравилось, как проходит пенсия.
Поставили вышку на горе. Теперь можно было слышать упреки жены и по телефону. Осенью Томас позвал ее в гости — приехала с чемоданами, охая, проклиная гравий и серпантины. Возмущалась, что кроме яблок нет фруктов. Где они берут витамины? А если талибы афганские?
От песчанистых скал, пропитанных солнцем, жена была не в восторге. От серой реки, от беззубых улыбок… Через неделю сказала, что позвонит знакомому дантисту и купила билет.
А Томас с Муратом провели интернет (4G, LTE). Теперь можно было слышать упреки жены по видеосвязи. Дети сбегались смотреть Спанчбоба на стареньком телефоне. Мариям готовила по рецептам с сайта: вкусно, полезно, с витаминами. Деловито ходили к дантисту, приехавшему из Душанбе. Держали лед у щеки и продвигался горами Навоид адн Гузар сколько дней неизвестно: большие дороги, мирно спящие аулы с стадами смутно маячили ордою костров и шеломов. Сперва Навоид адн Гузар двигался без дороги совсем, по наитию, но потом появился верный ориентир бурливой реки с ясными глазами, что помнят греческих воителей и пуштунские племена. Навоид адн Гузар следовал ею, держась повыше аулов, — но и тот ориентир, как всё в этом мире, истлел позади. Он шел дальше, по ничто гор, питаясь финиками и курутом, завалявшимися в мешке, иногда яблоками, осёл же его Авессалом довольствовался колючками. Ночевал в чапане, под холодным дыханием гор и ветрами времен, под пышными звездами, каждая с дыню, с утра стряхивал пыль и двигался дальше.
Горы были удивительны, как первый день творения Аллаха, цвета́ перетекали из допотопно ржавого в утонченно перламутровый, из охры в хмурую лазурь, а в пустоте яки пасутся. На неизвестно какой день Навоид адн Гузар взошел на плоскую вершину, возносящую дух: пыльные цвета желтой безбрежности, выжженное солнце, нежный взгляд неба, поприще внизу, и всё возможно, всё, любой сад, расцветающий в сознании праведников — только прорезаться, пронестись сквозь, зажав охапку веры в ладони, туда, в сизый контур, где всё началось, куда возвращались греки, где Александр Македонский понял что-то такое, отчего больше не мог воевать, двигаясь, рассекая мечом, сея эллинскую культуру, где эти гоплиты сняли шеломы и онемели, увидели, чем это всё было до них, чем это всё будет после.
Допотопные громады, безжизненные камни, мертвые цвета.
Холодный простор. Пустые пески.
Равнодушно дующий ветер.
По правую руку от холма стоял дом. Истощенный, Навоид адн Гузар приблизился, заглянул в окно, пощупал добротную глинобитную кладку. Вместе с закатным лучом, объявляющим синюю смерть, и скромным стадом козликов показался хозяин, на лице тряпка от пыли. Навоид адн Гузар обратился на фарси, но тот только пожал плечами и воздел руки. После отворил дверь радушным движением, кивнул и снял тряпку. Глаза у него были в сединах, борода беззубая, чапан торчал ватой, а на голове черная с красным тюбетейка, каких в Самарканде не носят…
Томас решил купить генераторы. Для ГЭС. Можно, конечно, в Хороге, но дороже и по гравийке. В сторону Оша дорога закрыта, но иностранцу… К тому же, Томас хотел доехать до Каракуля.
Мурат вызвался подвезти. Сели. Спустились в соседнюю деревню за «Колой». Мимо проехали бодрые велосипедисты в яркой форме: пятеро.
— А когда-то здесь дикари жили, — сказал Томас.
— Они до сих пор живут. Про зубную щетку не знают, палочкой чистят.
— Твой английский стал лучше.
— Спасибо.
И по убитому гравию в неземную высоту под перебор струн и разливы баяна. Слушали Ортиг Отаджонова, Мейрамбека Беспаева, Ахмада Захира. Верди. Мимо нависших брутальных камней. Красных, как Афганистан.
— И люди убивают друг друга за нефть… — говорил Томас. — Как будто не знают, что атома хватит на всех.
Ехали. Мимо приземистых деревенек, изворотов дороги. На развилке, на топчане — в черном, бородатый мужчина с домброй…
Поворот.
Через Кудару и осыпающиеся склоны из пыли. Нависшее ущелье. Стальная река. Выехали к озеру Каракуль, где памирская пастель исчезает и горы седеют. Легкое головокружение, длящаяся даль, поселок. Проржавелая брошенная техника — щёлк — вышка военных, колючие проволоки — щёлк — плоскокрышие домики с голубыми воротами, пустынные — щёлк — заколоченные окна, неприкаянный пёс — щёлк — допотопный ЗИЛ, на память от Советского союза — щёлк — кучка детей в форме на пустыре возле школы — щёлк — такое же здание милиции с портретом президента во всю стену — щёлк — женщина в платке выставила руку, прячет лицо:
— Жок! Жок!
— Что это с ней? — спросил Томас, когда отошли.
Белый двор, ржавая бочка, ребенок играет колесом.
— Они здесь очень плохо живут. После закрытия границы многие семьи разделены. Магазина нет, за продуктами ездят в Хорог, — пояснил Мурат. — Помнишь набитые машины?
Холодная синяя красота. Вечные тучи.
Мальчик в квадратном пиджаке тянет руку с улыбкой на уголке.
— Что он говорит?
— Он говорит, — Мурат рассмеялся, — «шоколад есть? деньги есть?»
Томас рассмеялся тоже и дал десять сомони.
Набежали школьники, все с протянутой рукой. Томас достал банку аскорбинок, рассыпал по ладошкам. Потом подумал и отдал пачку стикеров со Спанчбобом.
Пытались найти автомастерскую (легкое головокружение). Не нашли, поехали так. К границе: в эти неземные горы, стекающие красками, рудами в эфемерность где Патрик и общество делают деньги верблюды за бороду к вечерней службе понятно удобно, прогресс демократия электричество за зубами следить с самого вивальди моцарт этого самого себя и лица не не правые партии не пройдут вчера снегопадом и уровень жизни а но который сингулярность современные подходы атом распался мы просто в компьютерном и есть гора крутится следите за новинками amazon лучшие от криптовалюты кризис больших hello sar hello — не доехав до границы, Томас свалился в бред у жалкой печурки: пока хозяин ломал сучья, кидал лепешки яков, Навоид адн Гузар расседлал Авессалома и снес тюк с Коранами в угол, проверил. Десять — как было. Вскоре поспела простая похлебка (картошка, вермишель и яйцо). Спрашивал, что за белые кубики. Хозяин не отвечал. Смотрел на кубики. Общались пожатием плеч.
Разомлевший от чая, Навоид вытянул ноги, размотал портки, и смотрел на портрет, висевший в углу под рогами козерога. Кивнул хозяину — тот объяснил на своем неясном языке. Навоид адн Гузар пощурился, но значения не придал, отправился мыть посуду, а закончив, вышел на улицу, смотрел на головокружительные звезды, ночь, черную, как Кааба. И мысли растекаются призывом муэдзина, и чего стоят все эти пышные мечети, каллиграфические красоты под этими звездными путями, под этой величественной чернотой? Точно бы в подтверждение — но чего? — пробежала лиса.
После вечернего намаза они с миром уснули на чурапчах. Хозяин завел жестяной будильник. Навоид адн Гузар не понял. Смотрел. Долго. Потом заснул. Когда же проснулся и попытался разбудить хозяина на ишу — тот пробурчал, захрапел, а на фаджр проснулся. Навоид понял, что хозяин шиит.
С неделю или две Навоид адн Гузар гостил в скромном том доме, потчуемый невиданным гостеприимством. Он слаживал разные дела, чинил сапоги, шил шкуру для простого шатра, усердно откармливал Авессалома, помогал по хозяйству. После же, со съестными припасами, что хозяин снарядил в дальний путь, — отправились. Навоид адн Гузар было подумал оставить один из расписных Коранов в благодарность, но счел шиита недостойным, лишь помолился да благословил.
По рассыпающимся камням он пустился вновь к тракту, к этому вихляющему свитку дороги, но даже там, внизу, высота кружила голову, жёлтизна опустошала глаза… Он следовал с понурым ослом, не встречая ни души на пути, в воздухе чуя близкую осень. Несколько перевалов они прошли, так и не встретя поселков, близился Акбайтал, за которым, как он слышал от торговцев, озеро Каракуль и Памирский тракт наконец спускается к Кыргызским степям. Он шел два дня, день за днем набирая высоту и немощь, по рудным жилам, серым безлицым глыбам, по ущелью, впитывающему звук, точно воду, как ни кричи всё исчезнет, таща осла с драгоценным тюком на хребте, взнуздывая, погоняя и останавливаясь на хилые костры, питаясь орехами, закутавшись в шатер, врезаясь в эфир, в снегопады. Так и шел Навоид адн Гузар пятый день, проходя по краю обрыва, когда камень сорвался под копытом, его забрали в больницу в Хорог.
Пролежал три дня. Врачи ничего не могли сказать. Может, высота, может, возраст, может, электромагнитные бури. Жена слала голосовые сообщения. Мурат — фотографии, видео. Всей деревней с белыми зубами говорят hello, желают здоровья.
Через неделю выписали. Ходил по Хорогу, смотрел. Через речку Афганистан, триста километров невыносимой дороги до Куляба, пограничники, звериные рыжие скалы, — а тут современный город. Барбершопы, магазины, тротуары. Школьники в форме таджикского флага. Табличка: I LOVE KHOROG. Кто всё это привез? Самолеты? Вертолеты?
Генератор оформил. Пора возвращаться в Бардоро, но чувство, что что-то забыл. Там, у этой безумной горы. За Каракулем. Даже не приблизились. Он не стал ждать Мурата и арендовал машину через каршеринг. За синим ущельем карабкался ранний рассвет.
Километров через пятьдесят остановился позавтракать яичницей. Пока объяснялся с хозяином через Google translate, увидел — на улице, под пыльным солнцем, на топчане, в черном костюме, черном тюрбане, с черной бородой мужчина. Нос его был скала, а глубокие глаза смеряли взглядом из вечности. В руках домбра. Томас подсел к нему и заказал чайник чая. Оказалось, он знает английский:
— Из Швицарии гиворищь? Ну, щистливый путь тибе, Томас, чтоби у вас путиществие был хорощий, красивый, не соскучились, — он прозвенел пальцами по извивающимся струнам. — Я Будулай Романыч, старик биздомный, грузовик вежю, пою для души и для друзэй. Песню любищь?
— Да, конечно.
— Мой песня о любви, о Боге, а если кто-нибудь послущает, понимает, что Будулай Романыч пойёт. Песня хорощий. Далико-далико ищё ехать, а я спою.
И разбежались пальцы по струнам, теряясь, рассыпаясь созвучиями откуда-то из другой эпохи. Он запел протяжно, с текучей тоскою, пробегаясь между куплетами по переливам из двух струн, резким, как пятерня.
Айдэль дами бедорща
Бедорща бедорщалвии газе бедорщал
Эделдаме бедорщави
Вокруг собрались водители фур (остановились на яичницу) и неловкие погранцы (мальчишки с автоматами). Будулай Романыч обводил их всезнающим взглядом.
Барком ко боха пера хар
Берон щалай боха чаман
Э барком ко боха пера хане
Пэрон щалай боха чаман
Таслем щав ай кафаниийийиии
Бедорща бедорщавиииииии
Томас снял на видео, отправил жене по Whatsapp. Пошел есть яичницу.
Дальше.
Горы становились всё выше, всё ка́мнистее, цвета из нежных — в суровые.Раздербаненные невесомостью облака — бери рукой и в карман. Дальше. За перевалом марсианский Мургаб. Шлакоблоки, плоские крыши, солнечные батареи, рынок из контейнеров. Дальше. Фиолетово-зелёно-серо-жёлто-ало-черными слоями горы. Равнодушная пустота перетекает с одной на другую. Дальше. На одном из подъемов джип заглох. В салоне предупреждали — трубка может не доставать до бензина. Томас подлил и снова за руль. К этой неведомой горе. К этому запредельному перевалу.
Сфотографировался у таблички 4659 метров. Дальше. Хлябь и град. Змеистый серпантин.
Внизу — посреди нигде — стоял домик. Странный, поросший. Рядом нужник без крыши. Бараны. Не то брошенная автомастерская, не то скотный двор. Машина заглохла опять. Томас решил осмотреться.
Стены проросли и промерзли. Вместо крыш небо. Ветер скулит, хлопает дверью. Томас зашел в деревянный барак. Шелуха обоев, отгнившие цвета, мшистые доски. В углу на матрасе, дрожащими руками возясь с печуркой, кто-то в чапане: не кыргыз, не памирец.
— Здравствуйте, — сказал Томас по-английски, — вы не подскажете, где я? А то навигатор сбоит.
И протянул телефон. Шамиль адн Гузар взглянул на чужеземца в тощих одеждах, с седыми власами, стеклом в глазах и сделал жест, указующий на подушки подле печурки с трубою посередине комнаты, и спросил:
— Chai?
— Да, чай. Конечно.
Томас подсел на матрас и смотрел, как незнакомец тщательно разводит огонь. Копошится в печке. Тем временем, сам набрал воду из ржавого краника в кастрюльку. Поставил на печку. Смотрели, грея продроглые руки, на всполохи печи, друг на друга. Когда же вода, наконец, пошла пузырями, Навоид адн Гузар забрал в руку горсть чая и отправил ее в чан. Затем разлил по пиалам, плеснул молока — оно взорвалось бледнеющим облаком.
— Тюрки? Фарси? Араби? — вопросил Навоид адн Гузар.
— English? — Улыбнулся Томас. — Deutch? Francais?
Посмотрел, как незнакомец машет рукой, качает головой. Исхудалый, он торчал костями. Томас подумал, что сейчас допьет чай, оставит пару долларов и дальше. Искать гору неведомого.
— Сеньор, быть может, по-испански мы сможем говорить?
Томас удивился. Ответил:
— Да, я знаю испанский. Я работал в Эстремадуре, консультировал по вопросу атомной станции.
— Стало быть, вы находитесь у придворных дел?
— Нет, вовсе нет. Я ученый.
— Ученые… Да, с них всё начинается… — промолвил Навоид адн Гузар, затем подлил чаю и — облаком — молока. — Садди, Шазыбан, Галилей. Наука способна познавать лишь тени, отбрасываемые светом, порожденным из удаления от величия Аллаха.
— Ну да, именно поэтому нужно завернуть женщину в паранджу, а самому в зикрах кружиться. Или в пустыне воевать за нефть?
— Отнюдь не всякий халиф праведен, сеньор. Много есть кафиров, считающих себя правоверными. — Он обратил к чужеземцу печальный, неподвижный взгляд. — Но то, что европейский человек называет свободой, — только усовершенствованное рабство. Вы несете не Ису, но Магога.
Томас усмехнулся, достал из кармана контейнер с сухофруктами-орехами. Открыл. На крышке — дурацкой улыбкой — Спанчбоб.
— Поймите, я не имею ничего против религий, беженцев — до тех пор, пока они не покушаются… — Он посмотрел на завернутый куль, который незнакомец держал поближе к себе. — Что это?
— Это? — Навоид адн Гузар торжественно отвернул расписную ткань. — Это Кораны эмира Самаркандского, которые я должен доставить кыргызским кочевникам, попутно даря их встреченным правоверным в знак признательности эмира Шакхруха.
— Так много правоверных вы встретили по пути?
— Нет, много разбойников.
Навоид адн Гузар вспомнил Авессалома, сорвавшегося в пропасть, горькой ухмылкой и погладил с печалью последний Коран, после чего протянул. Томас с почтением взял книгу. Открыл. Провел ладонью по тянущемся узору из букв: великолепный ковер смыслов.
И всё это золотом.
— Чем же ты занимаешься? — вопросил Навоид адн Гузар.
— Я? — Томас скромно пожал плечами. — Сейчас на пенсии, строю школы.
— И чему в них учат?
— Географии, математике, английскому, физике.
— А умирать в них учат?
Томас притих. С улыбкой:
— Извините, но как современный человек может обойтись без этих базовых знаний? Кроме того — школа обеспечивает жителей деревни рабочими местами. У них появляются деньги, уровень жизни…
— Вся эта жизнь — лишь наваждение и сон. Мир отдан Иблису на…
— А медицина? Ходят без зубов, с гнилушками!..
— …И сказано, что люди будут строить башни до небес, что будут слышать музыку в своих ушах, а после солнце взойдет с запада, и люди уверуют, но будет уже поздно.
— Не беспокойтесь. Не взойдет. — Томас допил пиалу и резко встал. — Видел я этих имамов на ютубе, которые говорят, что интернет зло, а школа — просто тюрьма. Это сплошное лицемерие, сеньор.
— Своей магией — простите, наукой, вы всего-навсего ускоряете время, строите новый Вавилон, чтобы опять обрушиться в золотой век. И хотя имам исмаилитов…
— Я не против религий, я не против мусульман — в современном обществе место есть всем есть. Делайте намазы три раза, пять раз — пожалуйста! Но взаимопроникновение культур закончено, границы стерты.
— Вне ислама ничего нет.
— Это бессмысленный разговор. Благодарю за чай. Адиос.
Томас уже повернулся на выход. Оглянулся. Через плечо. Навоид адн Гузар заметил взгляд, павший на заманчивую ткань с Кораном.
— А это… это ведь чистое золото?
— Конечно! Эмир Шакхрух выделил немало богатств, чтобы заказать работу у самых высших мастеров… Но кажется мне, это весьма странный способ доказать кафирам истину пророчества Мухаммада, да будет Аллах им доволен.
— Хм… — Томас задумчиво сунул руку в карман. Пересчитал, достал. — Прямо сейчас я могу предложить вам тысячу. Еще тысячу переведу потом на карту.
Навоид адн Гузар рассматривал стопку лилово-синих бумажек с серебряной лентой и сморщенным стариком.
— Что это такое?
— Доллары США.
— Торговцы Самарканда их принимают?
— Их везде принимают.
Навоид адн Гузар в удивлении взял стопку и всмотрелся в бумажку с единицей и двумя нулями. Он вглядывался, пока не узрел пылающий глаз Иблиса, возрастающего на вершине хрустальной башни, спиралью виющейся из бездны мира. Отшарахнувшись, он рассыпал бумажки и уставился на сияющие золотом уголки-крылья Корана. Из его перелива сверкал тот же глаз.
— Неверные! Ха-ха-ха-ха-ха!! — Навоид адн Гузар рассмеялся вдруг самым нутром. — Так это мы неверные, а не они! Ха-ха-ха-ха-ха!!!!
— О чем вы? И скажите, наконец, свой банковский счет!
Томас сжимал губы раздраженно, а Навоид адн Гузар чуть не швырнул в него пудовым Кораном и, забыв про бумаги, дорогу, хохоча самым невозможным образом, выскочил в дверь и растворился в песках времени.
19.12.2023
