Автор: Александр Егоров
Лист бумаги на столе мало-помалу покрывался таинственными знаками. Синие граффити похожи были на идиотские переводнушки, популярные когда-то у школьников, и почему-то я вспомнил, как мы познакомились с Таней: я увидел на ее плече страшного синего дракона, пожирающего земной шар, и спросил, что это может означать? «Конец света, — серьезно ответила она. — Скоро всё кончится, а мы так ничего и не успеем».
Развинтив наконец ручку, я попробовал успокоиться.
Какой еще конец света, думал я. Просто очередная гнусная подстава от начальства. И опять в мое дежурство.
Рабочий телефон молчал. Но сводки из Москвы продолжали приходить, и в углу правого монитора по-прежнему мигали угрожающие символы. Пока что информацию не удавалось обработать ни в одной прогнозной программе — ни в GIS Meteo, ни в UniMAS.
Последние данные были неприятными. Силовые линии магнитных полей словно взбесились. Интересные вещи происходили с атмосферным давлением. Даже приливы сбились с графика. Ничего подобного не происходило за всю историю наблюдений.
Я скомкал испорченный лист и выбросил в корзинку.
Судя по ленте новостей, по городу уже ползли туманные слухи. Ждали штормового предупреждения, которого всё не было — разумеется, не было, потому что объявить его должен не кто иной, как я, синоптик Кирилл Латенко, отсюда, из регионального филиала Гидрометцентра. А я вместо этого раскачивался в кресле, ждал неизвестно чего и разрисовывал бумагу абстрактными узорами.
А еще пытался написать письмо своей девушке.
Мы решили расстаться накануне, но до сих пор обменивались никому не нужными упреками в мессенджере.
Я уже знал, как закончить: «Не прощаемся. Твой Кирилл». Или что-нибудь в этом роде.
Но отчего-то все никак не мог решиться.
«Ты здесь?» — пришло сразу два сообщения в закрытом чате. Приятели из Универа тоже сидели на дежурстве.
Вместо ответа я разослал им смайлики. Но они не успокоились.
Volos: увидимся в аду?
Gabrielsson: ппц, начальство уже на телефон не отвечает.
KirLat: че, все так плохо?
Volos: просто никак
Gabrielsson: слыхал про аномалии со временем?
KirLat: нет.
Gabrielsson: услышишь. со временем 🙂
Volos: нажми End + Enter, и настанет конец света. шутка. только что прислали 🙂
Gabrielsson: все смеются.
Вздохнув, я поднялся из-за стола. Выглянул в окно.
Малиновое зарево разливалось над северными новостройками: такое я видел однажды в экспедиции на Крайнем Севере. Закату полагалось быть несколько западнее; он там и был пару часов назад, был, но не закончился. Поляризованный воздух сделался цветным. Это зрелище завораживало.
На столе завибрировал телефон. Не отрывая взгляда от неба, я коснулся пальцем экрана.
— Кирюх, ты в окно смотришь? — кричал Вовчик Гаврилов. — Мурманск помнишь?
— Помню, — отозвался я. — Погоди. А что еще за аномалии со временем?
— В интернете люди жалуются. У кого часы механические, стрелки зависают. Может, намагнитились?
— Не знаю, — сказал я. — У меня кварцевые.
Северное сияние за окном вспыхнуло несколько раз и вдруг погасло, словно кто-то оборвал провод на новогодней гирлянде. Небо осталось черным, как чернила, и даже звезды (показалось мне со страху) куда-то пропали.
Мне было не по себе.
Странно, думал я. Меня же учили многим умным вещам. Я знаю, откуда приходят циклоны и как рождаются торнадо, я могу рассчитать энергию столкновения атмосферных фронтов, и я не выключаю телевизор в грозу, как моя бабка (а она в это время поминала, смущаясь, свою бабку и еще какого-то Илью-пророка). И я не верю в конец света. Ну, разве что в локальный blackout.
И все же я гляжу в темное небо, и мне страшно.
Что там Власов написал? Нажми End + Enter, и всё кончится?
Попробовать?
Я вздрогнул. Часы в углу экрана показывали 23:59.
«Я не боюсь, — подумал я почти вслух. — Смешно бояться клавиши End. Глупо бояться грозы. Просто я не хочу… отсылать Таньке письмо».
Подумав так, я для чего-то облизнул губы, задержал дыхание и мягко опустил пальцы на клавиатуру.
* * *
Солнечный свет ослепил меня на мгновение, и я прикрыл глаза ладонью. Впрочем, вокруг стояла тишина, разве что птички чирикали где-то поблизости.
Я осторожно взглянул из-под руки.
Оказывается, я сидел на поросшем травой откосе. Передо мной текла речка, а за ней громоздились высотные дома незнакомой архитектуры: каждое было похоже на длинную сверкающую кукурузину, и все они вместе тянулись к небу, и легкие облачка цеплялись за их вершины. «Нихрена себе», — пробормотал я.
Речка была мне знакома. Это был неширокий приток Невы, разделявшейся в этом месте на несколько островов, где располагаются парки и аттракционы.
Но кое-что изменилось.
На островах высились дома, и транспортный виадук на бетонных ножках по широкой дуге огибал эти кварталы. По магистрали сплошным потоком неслись разноцветные машины.
А воробьи скакали и верещали в кустах за моей спиной. Вокруг не видно было ни души. Солнце светило по-полуденному, и кучевые облачка равномерно ползли на северо-запад: легкий ветерок (ЮВВ, 4 м/c) не собирался меняться, обещая ясный день.
Если это и был сон, то я ничего не имел против.
Поднявшись на ноги, я отряхнул джинсы от приставших травинок. Это были странные джинсы (я даже не был уверен, что им все еще подходит это имя). Они довольно тесно облегали ноги, мало того: они изменялись на глазах, подстраиваясь точно по фигуре. Спортивные тапочки на моих ногах я тоже не знал, как назвать; пусть будут кроссовки, — подумал я, и они как-то сразу приняли завершенную форму. В общем, с окружающей реальностью всё было очень непросто.
Я сунул руку в карман. И вытащил… смартфон? Коммуникатор? Не знаю. Продукт новых технологий приятно ложился в ладонь и тоже как будто бы изменял форму. Я порадовался нескольким знакомым символам на экране, как турист, зашедший в чайна-таун, радуется надписи «кока-кола». Я тронул одну иконку. В ушах что-то пискнуло.
— Добрый день, Кирилл, — послышался в ушах бесстрастный голос.
— А какой сегодня день? — спросил я наудачу.
Сухая справка заставила меня призадуматься. Это был день… ну, одним словом, день, довольно важный для меня, и для моей девушки, той самой, которой я писал последнее письмо, да так и не закончил.
— Минуточку… а год? — спросил я. — Какой сейчас год?
Голос ответил.
Куда-то исчезло целых пятьдесят лет. Можно было верить или не верить, но вокруг и вправду было самое настоящее будущее.
Не зная, о чем еще спросить, я огляделся по сторонам. И тут мое сердце сжалось. Чуть тормознуло и застучало громче.
Там, за деревьями, я увидел знакомый домик с полосатым шаром на крыше и торчащие поодаль антенны с датчиками ветра. Это был наш старый метеоцентр.
В ту последнюю ночь я сидел в кабинете на верхнем этаже. А на крыше мы загорали с ребятами, когда нечем было заняться. И иногда с Таней, но без ребят. И даже белыми ночами, когда у нас бывали совместные дежурства.
И вот теперь я видел этот дом, и этот полосатый шарик, словно забытый кем-то здесь, посреди незнакомого нового мира.
Спустя минуту я стоял у изгороди. Ворота были заперты, вывески не было. Рано я радовался: здание выглядело оставленным, если не заброшенным вовсе. Асфальтовый дворик никто не подметал, вероятно, уже лет пять, а площадка для запуска аэростатов вся пошла трещинами. Пожухлые прошлогодние листья гнили на газоне. Я только теперь заметил, что громадный полосатый шар на крыше (когда-то набитый аппаратурой) порядком облез и проржавел.
— Вот как, — пробормотал я.
Делать здесь было нечего. Я двинулся прочь по пустынной дорожке туда, где высились довольно старые с виду многоэтажные дома — в наше время этот кондоминиум только начинали строить, и назывался он то ли «Альфа Хаус», то ли «Омега», то ли еще как-то, не помню. Оба эти названия настроили меня на какой-то философский лад. При этом я совершенно не понимал, что мне предпринять дальше.
На лавочке у фонтана сидела старуха. Такая, как все старухи. В мешковатых брюках и обвисшей голубой кофте. Все старухи становятся такими, думал я. В любые времена. Даже когда за спиной высится небоскреб из стекла и картона, и фонтан шумит, и хорошо одетые дети резвятся неподалеку.
В задумчивости я присел рядом.
— А не подскажете, — вежливо обратился я к старухе, — давно ли метеоцентр закрылся? Здесь ведь был метеоцентр, я помню.
Она повернулась ко мне, и в ее потухших глазах блеснуло что-то — слезы? Или просто проблеск мысли?
— Ты так странно говоришь, — произнесла старуха. — Так странно, как будто…
— Да вроде нормально говорю, — удивился я. — А что не так?
— Скажи еще что-нибудь, — попросила старуха. — Так говорили мои друзья когда-то. В молодости.
Я хлопал глазами. У нее были друзья? Ах, ну да, конечно. Пятьдесят лет назад ей было как мне теперь.
— Ну, я как бы даже не знаю, — пробормотал я, смутившись. — Я вообще-то узнать хотел про метеоцентр. Я там… ну, в общем… у меня там родственники работали.
— Метеоцентр, да, — проскрипела вдруг старуха. — Этот давно закрыт. Говорят, законсервирован. Он теперь не нужен. Никто никому не нужен.
Поднимаясь со скамейки, я старался не смотреть ей в глаза. На душе было тяжело, не знаю почему. Я все еще сжимал в руке гибкий смартфон: он еле слышно пискнул, напоминая о себе. «Домой», — сказал я тихо. Он назвал адрес; название улицы мне не говорило ни о чем. «Такси?» — бесстрастно предложил спикер. Я подтвердил запрос.
Желтый автомобиль притормозил рядом. Я взялся за ручку, и дверь отворилась. Водителя в автомобиле не было. Я даже не удивился. Оглянулся в последний раз и увидел, что старуха по-прежнему сидит на скамейке, глядя прямо перед собой.
Как обычно, скорость успокоила меня. Я прильнул к стеклу. Перемахнув через старый мост, автомобиль влетел на виадук и понесся на север. Минут через десять он съехал с магистрали на незнакомую мне улицу, притормозил и нырнул в подземный гараж.
Капсула лифта подняла меня на двадцать второй уровень. Волнуясь, я шел по пустынному коридору мимо бесконечного ряда дверей. Возле нужной двери навигатор пискнул.
Войдя внутрь, я слегка охренел. Оказалось, что у меня шикарная квартира-студия, с панорамным стеклом, хотя и без балкона (я не сразу догадался, что выпуклое окно во всю стену может уползать вверх, как прозрачная крыша автомобиля, и тогда вся комната превращается как будто бы в громадную открытую сцену). Здесь не было особенной мебели, и в шкафу не нашлось ни единой книжки, зато из окна открывался замечательный вид на залитый солнцем город. Окна небоскребов на том берегу Невы сияли и переливались всеми цветами радуги, а далеко на западе, за кольцевой магистралью и за зеленым массивом какого-то парка, расстилалось море — гораздо дальше, чем в наше время.
На зеркальном дисплее над столом уже давно мигал какой-то символ, похожий на крохотный дорожный знак «кирпич».
— Что еще им нужно? — спросил я вслух.
Экран засветился: система требовала авторизации пользователя. Подумав, я приложил к датчику свой новый смартфон. Как в старых американских фильмах, по экрану побежали строчки.
Теперь я знал, кто я.
Мое имя осталось прежним, фамилия тоже. К году рождения (как мне показалось, после некоторого раздумья) система прибавила полсотни лет. С объемной фотографии на меня смотрел я сам, подозрительно свежий, словно невидимые сенсоры только что отсканировали мое лицо.
У меня даже нашлась кое-какая биография. Школа, университет. Активизировав последнюю ссылку, я обнаружил, что учился довольно неплохо. Когда-то это было правдой. Я был далеко не худшим студентом на кафедре метеорологии и теории климата.
Кое-что было не таким приятным. О моей личной жизни досье молчало; ни семьи, ни детей, ни родных. Адрес регистрации был здешний. Более того, апартаменты в этом отеле были зарезервированы на мое имя не ранее, чем сегодня. А до этого я вроде как и не жил вовсе…
Что все это могло означать?
Время и вправду кончилось. Правильнее сказать, окончилось и началось сначала. Вот только моя миссия в этом новом времени была неясна даже мне самому. Что-то должно было случиться, и оставалось дождаться всплывающих подсказок.
Кажется, одну я уже получил.
Присев на краешек кровати, я вертел в руках персональную карточку. Последняя строчка моего досье нисколько не удивила меня. Там, где в анкетах этого странного будущего принято было писать профессию, у меня значилось всего одно слово: «синоптик». Также там был короткий адрес: ЦУП, южная развязка, Пулково.
И сегодня, ровно в четыре часа пополудни, мне надлежало приступить к работе.
* * *
Пройдя вдоль длинного высокого забора, я наконец отыскал вход. С любопытством рассмотрел вывеску. Нет, я вполне мог предполагать, что лет через пятьдесят люди откажутся от краткосрочных прогнозов погодных явлений и вплотную займутся регулярным менеджментом, как в наши дни управляют какими-нибудь транспортными потоками, — и все же название «Центр Управления Погодой» немного резало глаз. Зато напоминало что-то космическое.
Девушка в строгом деловом костюме уже шла мне навстречу. Она приветливо помахала мне рукой.
— Кирилл Латенко — это вы? — спросила она.
Я даже не успел ответить, как девушка сделала странную вещь: вытащила из кармашка тоненький смартфон, не слишком-то похожий на мой, и что-то шепнула, обращаясь к нему, а не ко мне.
Или всё же ко мне? «Здравствуйте, уважаемый новый сотрудник, — раздался в ушах приятный голос. — Меня зовут Лидия Клинских, я менеджер по персоналу. Позвольте провести для вас краткую презентацию и ввести в курс дела. Буквально через минуту вас подключат к единой базе данных Центра Управления Погодой, что позволит автоматически определить ваш участок ответственности. Напоминаем, что в ваши обязанности входит консультирование заказчика по вопросам приобретения расширенных погодных пакетов, а также постпродажный сервис и абонентское обслуживание. На протяжении испытательного срока вашим куратором будет опытный менеджер отдела продаж».
Я слушал эту ахинею, выпучив глаза. Взглянув на меня, девушка чуть заметно усмехнулась и остановила спикер:
— Вам что-то неясно, Кирилл Латенко? Вы будете работать в корпоративном отделе. Клиенты — юридические лица. Руководитель отдела — Макс Раевский. Какие-то вопросы?
Вживую она говорила не лучше, чем ее спикер. Как-то автоматически и с непривычной артикуляцией. Кажется, я начинал понимать, о чем толковала та старуха.
«Офисные зомби, — подумал я. — Да еще и погодой торгуют».
— Вас можно звать Лидой? — поинтересовался я у девушки. — Или обязательно Лидией?
Чуть нахмурившись, она все же ответила любезно:
— Все верно. Лида. Если нужно, выходите в личку… Кирилл.
«Ну, в личку — это я хотя бы понимаю, — подумал я. — Но как же тут всё запущено».
Макс Раевский оказался дорого одетым молодым человеком ненамного старше меня. Не знаю почему, он не был мне противен, хоть и стал моим начальником. Его манера вести себя отличалась от принятой здесь, и даже слишком отличалась. Он сразу перешел на «ты» (я удивился). Все же я немного адаптирую его речь, чтобы стало понятнее.
— В нашей науке, Кир, вообще все непросто, — говорил он, развалившись в кожаном кресле и поигрывая носком ботинка. — Я ведь изучал историю вопроса. Когда-то, лет пятьдесят назад, синоптики могли делать разве что прогнозы. Среднесрочные и краткосрочные. И еще готовили сводки погоды для общего пользования… онлайн-карты осадков. Шли на поводу у природы, как тогда говорили. Я не очень понимаю такое выражение, но это неважно.
Я кивнул. Мой новый босс и вправду интересовался историей. На стене у него была прикреплена большая фотография нашего старого центра, там, на набережной.
— Станция теперь законсервирована, — сказал Макс Раевский, проследив за моим взглядом. — Давно хотели снести, но военные пока не разрешают.
Я пожал плечами.
— Да, это было грустное время, — согласился Макс. — Чем тогда коллеги занимались? Шарики запускали. Дождь в сентябре предсказывали. Постоянно выпрашивали дополнительное финансирование. Что называется, деньги на ветер… зато теперь всё иначе, — он улыбнулся и снова помахал в воздухе ботинком. — Теперь погодный бизнес поставлен на широкую ногу. Мы принимаем заказы на разработку локальных климатических зон с посуточной тарификацией, а также продаем фьючерсы по разным направлениям. Если миллионер покупает землю, почему он не может купить и воздух? Конечно, это дорого и технически сложно, и доступно не каждому. Но кто сказал, — тут он важно поднял палец, — что будущее наступит для всех?
— Понятно, — пробормотал я.
— А теперь слушай: скоро у нас будет мегаконтракт. Теперь уже можно об этом говорить. Коллеги из московского ЦУПа уже продали пакеты до самой Твери, только у нас осталось несколько пятен, и вот на этой неделе мы их закроем. Закроем все пространство между Питером и Москвой — понимаешь? Идеальный климат над каждым поместьем. Оставшиеся участки стремительно дорожают. Это прорыв в торговле недвижимостью. Представляешь, какие будут сборы? — он выдержал театральную паузу. — На одной абонентской плате мы сделаем миллионы. Мы называем этот проект — «Золотой Дождь», хе-хе… Как говорят у нас в рекламном отделе: подставь корму попутному ветру.
Я деликатно посмеялся вместе с ним. И только теперь заметил, что на подставке его полукруглого монитора прилеплен веселенький стикер: «Метеоризм не лечится». Стоит ли говорить, что на моем мониторе, пятьдесят лет назад, красовалась такая же?
* * *
В последующие дни я втянулся в работу. Изучал новые программы (в этом не было ничего сложного). На небольшом коптере облетал окрестности, наблюдая за работой климатических установок.
Иногда по вечерам я запирался в своем номере и пытался отыскать в сети кого-нибудь из нашего чата (отчего-то мне казалось, что это вполне реально). Конечно, я не мог никого найти. И должен сказать, что день ото дня делал это все реже и реже. К тому же эта Лидия, менеджер по персоналу, в личке оказалась вовсе не такой отмороженной, какой представлялась при нашей первой встрече.
Иногда под утро мне снилась Таня. И мое последнее недописанное письмо. Во сне я прокручивал перед глазами строку за строкой, и мне казалось, что вот-вот я найду самые нужные слова — но все не находил. И просыпался с тяжелым сердцем.
Не помню, что мне снилось в тот день, когда рванули климатические установки. Может, что-то и снилось. Потому что, когда на стене завопил и замигал панорамный дисплей, в моей голове еще вертелись какие-то картинки, одна другой тревожнее. Я вскочил с постели и прочел несколько слов, горящих на темном экране огненными буквами (это был экономичный режим коротких сообщений).
«Red alert, — сообщала служба безопасности. — Красный уровень тревоги. Срочно вернитесь на рабочее место».
Последние обрывки сна разлетелись. Схватив со стола спикер, я назвал номер… ну да, Лидии Клинских. И лишь затем Макса Раевского, своего непосредственного начальника. «Что, что, — оборвал он мои вопросы. — П[…]ец всему, вот что. Катастрофа».
Спустившись в лифте (стекла в нем отчего-то запотели), я выбежал в холл и едва не упал, поскользнувшись на ступеньках. К счастью, желтый автомобиль уже ждал у подъезда. Навигатор включился, и мы понеслись в Пулково.
Была глубокая ночь, уже по-июльски темная, и окна многоэтажных домов оставались темными тоже, лишь кое-где за разноцветными шторами включились тревожные огни: здесь жили те, кому по роду службы полагалось быть в курсе. Или те, кто собирался на работу в утреннюю смену. Они еще не знали, что их работа никому не понадобится.
Потому что ледяной туман уже опускался на город. Если верить цифрам на дисплее, за бортом уже было минус семь при относительной влажности свыше девяноста. Зеленые листья деревьев покрывались инеем. В мертвенном свете фонарей плясали снежинки. Стекла такси обмерзали на глазах, и тогда невозмутимый компьютер включил отопление. На обледеневшей трассе машину заносило: чуть позже, оценив обстановку, система запустила управляемый полный привод.
На Садовой мы притормозили, и взволнованная Лида села рядом.
— Что случилось, Кир? — спросила она. — Что взорвалось? Я же в этом ничего не понимаю. И почему так холодно?
— Успокойся, — я взял ее за руку. — Все будет в порядке.
Мне не хотелось рассказывать ей обо всем. Да я и сам половины не понял. Я знал только, что сразу у нескольких климатических установок в одной цепи по каким-то причинам нарушилась герметичность. Управляющий сигнал со спутника был потерян, и вскоре после этого установки превысили расчетную мощность и одна за другой разлетелись на куски; при этом произошли гигантские и неконтролируемые выбросы реагента. Эффект был примерно таким же, как если выпустить из баллона жидкий азот. В результате состав атмосферы в верхних слоях резко изменился, и теперь это вредоносное облако постепенно оседало, вымораживая воздух на своем пути, и вот-вот должно было выпасть на землю в виде мокрого снега. Желтоватые снежинки летели, кружились и понемногу заметали трассу. Мне казалось, что я слышу, как они шипят под колесами, реагируя с водой и превращаясь в кислоту.
Я не стал говорить Лиде, что при взрыве установок погибло несколько десятков человек из числа обслуживающего персонала. Точнее сказать, они мгновенно растворились и превратились в пар.
Мороз крепчал. Желтая снежная крупа сыпалась на лобовое стекло, но щетки пока справлялись. Краем глаза я углядел на дисплее температуру окружающего воздуха. Минус пятнадцать.
Дверцы такси захлопнулись, и мы, спотыкаясь, бросились бежать вдоль забора к проходной. Лида дрожала от холода, и я обнял ее — и в таком виде мы показались в холле, где уже собрались все ребята, или почти все, за исключением Макса.
— Перенапряглись, — шепнул мне Борис, парень из технического отдела. — Подключили лишние мощности. А фидеры были заблокированы. Понял? Вот всё и рвануло.
Он был бледен. И говорил кратко и жестко, без мерзкого офисного сленга. Я вспомнил, что именно он вместе с бригадой технарей должен был с утра инспектировать те самые климат-установки. Ночная вахта так и не дождалась смены. А ведь могла и дождаться.
— У меня дочка болеет. Я не успел, — оправдывался теперь Борька, хотя никто и не думал его упрекать.
Люди расселись по диванам и креслам, столам и подоконникам (на пластиковых стеклах уже нарисовались небывалые сказочные узоры). Ждали начальства, и не было начальства. Наконец дверь отворилась, и вошел Макс Раевский, румяно-бледный с мороза и почему-то прятавший нос в модный шерстяной шарф.
— Уже нужны респираторы, — сообщил он вместо приветствия.
— Скоро скафандры будут нужны, — проговорил Борька мрачно. — В воздухе соляная кислота плюс азотная. Почти как царская водка — знаете? Только в виде взвеси.
— Замечательно, — отозвался Макс. Он брезгливо рассматривал шарф.
— И, если я не ошибаюсь, там в одной из реакций выделяется водород. Скоро будет не атмосфера, а гремучая смесь.
Далекие раскаты грома послышались откуда-то с запада; окна осветились, и снежные узоры на стеклах засияли по-новогоднему, разве что никто не спешил разливать шампанское. Спустя несколько секунд содрогнулась земля, а взрывы сменились словно бы артиллерийской канонадой. Когда утихла и она, кто-то за моей спиной явственно выматерился. А мне почему-то стало спокойнее. Точнее — не так страшно.
— Что же делать? — спросила Лида.
— Персонал сокращать, — неуместно пошутил Макс. — Кстати, чтоб вы не удивлялись: Перескочин и Лившиц оба по делам в Казахстане. По официальной версии, — не удержался он. — Так что на них особо не рассчитываем.
Перескочин и Лившиц были большими руководителями. Настолько большими, что я еще ни разу не встречал в офисе ни того, ни другого.
— В Казахста-ане? — промычал кто-то сзади. — А в Мурманск они не хотят?
— МЧС в курсе наших дел, — продолжал Макс Раевский. — Готовы выслать подкрепление. Только они от нас требуют консультаций. Каких? Я ума не приложу. Мы же тут всё-таки продажники. А технари сюда еще не факт, что доедут…
— Нету больше технарей, — тихо сказал Борис. — Я хотел раньше сказать… нету никого. Бригада ведь с вечера туда вылетела. Отметить запуск, ну и так далее. Один я остался, у меня дочка болеет.
Макс помолчал. Потом сказал:
— Ну, тогда всё.
— Может, нам тоже… в Казахстан? — спросил кто-то, кто стоял за моей спиной.
— Ответ отрицательный.
— Можно попробовать распылить ингибитор, — предложил Борис. — Реакция замедлится. А может, и вовсе остановится. Но это надо весь район облететь.
— Самолеты сегодня плохо летают, — процедил Макс. — В основном сверху вниз.
— Или, наоборот, ускорить реакцию, — Борис как будто разговаривал сам с собой. — Вбросить катализатор и локализовать процесс в одной точке. Там поначалу возникнет область низкого давления. Вроде такой воронки. И это гребаное облако само туда втянется. А потом…
— Да, что потом? — спросил Максим.
— Трудно сказать. Будет большой выброс энергии. Но все же локальный.
Всё это время я сидел, примостившись на спинке довольно мягкого кресла, и разглядывал затылок Лидии Клинских, менеджера по персоналу. Она, со своими светлыми локонами, казалась такой беззащитной, будто было ей лет пятнадцать, и она впервые сбежала из дома, и попала в такую вот дурную компанию… Удивительно, но Лида чем-то неуловимым напоминала мою девушку.
— Кажется, я знаю, что надо делать, — услышал я собственный голос.
Все посмотрели на меня, и даже Лида обернулась. Я откашлялся и спросил:
— Сколько у нас времени?
— До утра, Кирюх, — серьезно сказал Борис. — Солнце взойдет — как бы это всё не сдетонировало на хрен.
— Та-ак, — протянул Раевский. — Перспективы радужные. А что ты задумал?
— Я пока не уверен, — честно сказал я. — В наше вр… в общем, есть одна старинная штука. Может, и получится. Только вот что, Максим… надо будет взломать старую метеостанцию.
Лида поглядела на меня. Борька покачал головой. И только Максим Раевский медлил и не говорил ничего.
— Ладно, — сказал он затем. — Кто с нами поедет?
* * *
Окна старого метеоцентра кто-то заколотил фанерой. Тут было темно и страшно холодно. Кажется, даже холоднее, чем на улице.
Каким-то чудом электричество здесь не отключили. Грязные лампы дневного света, натужно гудя, моргали под потолком. Выбросив всякий хлам из стенного шкафа, я отыскал в самой глубине старый масляный радиатор. Воткнул вилку в розетку у самого плинтуса. Макс и Борька наблюдали за моими действиями с удивлением.
— И как ты здесь ориентируешься, — сказал мне Максим. — Я-то здесь бывал в детстве, так я и то ничего не помню.
— А зачем ты бывал здесь в детстве? — спросил я.
— Здесь моя бабка работала до самой пенсии. Она до сих пор иногда сюда приезжает. На скамеечке посидеть. А в это время ее по всему городу ищут.
Я отвернулся. Присел и потрогал радиатор: тот уже был теплым.
— Кирюх, хватит греться, — напомнил Борис. — Времени мало. Пошли искать твой аэростат.
Узкая железная лесенка вела в подвал. Там когда-то хранились баллоны с гелием и лежала свернутая оболочка нашего чудо-дирижабля. Он был невелик — в гондолу влезало всего двое людей и кое-какая аппаратура. И всё же это был самый настоящий воздушный корабль, с регулируемой газовой горелкой, позволявшей подниматься и опускаться, и с небольшим моторчиком.
Впрочем, летать нам было некуда. Наш план состоял в другом.
Тусклая лампочка осветила пыльные залежи барахла, среди которого обнаружилось немало знакомых мне предметов. На старых мониторах лежал сантиметровый слой пыли.
С одного я стер пыль пальцем. На его пластмассовом уголке кто-то когда-то приклеил забавный желтенький смайлик. Я подцепил его ногтем, и он остался в моей ладони.
— Вот, кажется, гелий, — сказал Борька, ворочая в углу тяжеленные стальные баллоны.
— Не взлетают. Может, пустые? — пошутил Максим.
Бронзовые вентили на баллонах были целы. Оболочку аэростата можно было заправить хоть сейчас. Оболочка эта (я знал) хранилась в ангаре. Очевидно, и там все осталось, как было. Это было очевидной удачей.
Мне было слегка не по себе, а может, просто знобило от холода?
— Понадобится килограмм двести реагента, — озабоченно сказал Борька. — Дирижабль столько выдержит?
— И больше поднимали.
— Да откуда ты все это знаешь? — спросил Борька. — Ты что, летал на нем?
Я промолчал. В свое время мы раз десять поднимали в воздух этот аэростат. Сказать по-честному, он был не особенно нужен: всю информацию о верхних слоях атмосферы мы получали с геостационарных спутников. Но иногда, по праздникам, мы не отказывали себе в удовольствии полетать над городом за казенный счет.
Кое-как я подключил гелиевые баллоны, и оболочка стала понемногу надуваться.
— Слушайте, — сказал тут Борька. — У нас в запасе часа два. А потом… как оно еще сложится.
Он полез в сумку. И вытащил литровую бутылку, а также сверток с какой-то закуской.
«И когда только успел, — подумал я. — Или жена собрала?»
— Я вообще-то захватил, чтобы наших помянуть, — признался Борис.
Макс кивнул.
Мы сидели вокруг электрической печки, грели руки и молчали. Аэростат поскрипывал, надуваясь. За стеною, далеко-далеко, завывали сирены.
Я внимательно глядел на этого Максима Раевского, на дорогие ботинки, в которых у него мерзли ноги — и зачем он только их надел? — на его тонкий осенний плащ и расползшийся от кислоты шарфик. Я уже говорил вам, что мы были примерно одного возраста? Почему-то сейчас я чувствовал себя куда взрослее его, гораздо взрослее. Я уже открыл было рот, чтобы сказать об этом (вероятно, я слегка опьянел), как вдруг он начал сам:
— Я давно хотел спросить у тебя, Кирилл. У меня есть такое ощущение, что мы когда-то уже встречались. Хотя я точно знаю, что это не так. Я ведь смотрел твой профайл.
— Мы не встречались, — сказал я спокойно.
— Да, конечно, — согласился он. — Но я все же хотел бы понять. Ты очень хороший синоптик, я это заметил, когда… ну, в общем, я видел, как ты работаешь со спутниковыми данными. И при этом ты не знаешь элементарных вещей. В первые дни точно не знал. Здесь что-то не так. Скажи, для чего тебя к нам прислали?
Я едва не вскрикнул, но удержался. Это стоило мне немалого труда.
— То есть… извини, конечно, — смутился Макс. — Я имел в виду — тебя ведь перевели из другого района, правда? Ты ведь недавно в Питере?
— Очень давно, — сказал я глухо. — Просто я… отсутствовал.
Тут Борька почему-то помотал головой, будто сомневался. Вслед за этим он снова потянулся за бутылкой и очень ловко разлил на троих.
Выпив, Макс долго молчал. Потом сказал упрямо:
— Нет, Кирилл. Если даже тебя к нам назначил лично Перескочин, я всё равно должен понять. Откуда ты знаешь про эту старую метеостанцию? Про аэростат? Ты все знал заранее?
— А может, он к нам с проверкой из Москвы? — Борька поставил бутылку на пол. — А мы-то, дураки, ему все рассказываем про наш бардак? А, Максим Сергеевич?
— Ну, если это так, — Макс говорил негромко, глядя мне прямо в глаза. — Если это так… ты, Кирилл Латенко, сейчас встанешь и уедешь отсюда. Ты поедешь домой и забудешь всё, о чем мы здесь говорили. А насчет аэростата… не беспокойся. Я все сделаю сам.
Он по-прежнему не сводил с меня пристального взгляда, будто ждал чего-то. Глаза у него были серые, холодные. В отца, отчего-то подумал я. Отца, значит, звали Сергеем.
А вслух сказал:
— Нет. Я не уеду. И поднимусь сам.
— Никакой он не проверяющий, — сказал Борька обрадованно. Максим метнул на него сердитый взгляд.
— Извини, Кир, — сказал он. — Никуда ты не полетишь. Я полечу. Не Бориса же посылать, у него дочка болеет. А мне все равно за всех отвечать.
— Еще по одной? — предложил Борька. — А потом я пойду баллон менять.
Он был по-своему деликатен, этот Борис. И он-то лучше нас знал, что произойдет, когда реагент-катализатор распылится вокруг гондолы нашего дирижабля и вызовет неуправляемую химическую реакцию, затягивая в нее всё новые и новые ядовитые облака со всей округи. И как будет себя чувствовать человек в этой хрупкой титановой корзинке.
— Я поднимусь, Макс, — сказал я. — Я всё сделаю сам. Только не спорь. Ты ничего не понимаешь. И ты не справишься.
Он поднял глаза.
— Кто ты такой, Кир? — спросил он. — Скажи. Я никому не передам.
— Ты всё равно не поверишь.
— Я поверю. Я же чувствую: тут что-то необычное. Меня не обмануть.
Я всё еще колебался. Чего-то ждал. Может быть, какой-то подсказки.
— Моего деда тоже звали Кириллом, — тихо сказал Макс. И умолк.
Молчал и я.
— Я его не знал совсем, — продолжал он. — Бабка про него мало что рассказывала. А отец говорил, что он уехал в экспедицию и не вернулся. Я не верил, конечно.
Я молчал.
— Бабка только проговорилась однажды, что они с ним работали на одной станции, — еще тише произнес Макс. — Вот на этой станции.
Я молчал. Только глаза закрыл.
— Кир, — позвал Максим. — Тебе плохо?
Медленно я опустил руку в карман джинсов. И достал оттуда маленький забавный смайлик — наклейку.
«Да, Танька, — думал я. — Тогда я не дописал свое письмо. Я уехал в экспедицию и не вернулся».
— А это что? — спросил Макс, глядя на желтый смайлик.
— Так, глупости. Нашел там, в подвале.
Когда-то этот смайлик наклеил на монитор я. Я сам. Это был Танькин монитор, и мне хотелось ее порадовать.
С тех пор техника сильно обновилась. Но этот глупый желтый кружочек так и оставался на ее столе. Пока не был выброшен в подвал вместе с монитором.
— Что-то голова кружится, — сказал Макс.
Его лицо пошло красными пятнами. Зря он пил водку, подумал я.
— Мне нужно выйти, — пробормотал он. Как школьник.
— Туалет знаешь, где? — спросил я. — Там, налево по коридору, где красная лампочка.
— Я найду, — прошептал он. Едва не споткнулся. И скрылся за дверью.
— Что это с ним? — спросил Борис, возвращаясь. — Что-то я его никогда таким не видел.
— Выпил лишнего, — пояснил я.
Борька покивал.
— Там уже немного осталось, — сообщил он. — На час, не больше. Вы бы отдохнули немного. А я пока попробую капсулу утеплить. За бортом минус двадцать.
Покачав головой, я понял, что реальность очень даже существенно плывет перед глазами. Будто мы уже поднялись в небо на аэростате.
— А может, всё обойдется? — думал я. Кажется, вслух. — Может, ветер облака разгонит? Выйдем мы утром, а там всё кончилось. Снова лето, и птички поют.
Борька вздохнул и отвел взгляд.
— Мне жена звонила сейчас, — сказал он. — Они с дочкой тоже в подвале прячутся. А в городе паника. Желтый снег, — говорят, — желтый снег…
Вернулся Макс; его лицо горело лихорадочным румянцем, на губах блуждала улыбка.
— Странно, — произнес он. — О чем мы говорили? Ничего не помню.
Он утерся разъеденным кислотой шарфиком. Болезненно скривился.
— Ах, да, — сказал он. — У нас же там апоклип… апокалипсис. Просьба сохранять спокойствие. Пока Перескочина нет, я оформляю всем отпуск. В этот… э-э-э… Гринвич. После нашей победы.
* * *
Шар сносило к югу. Под нами проплывали бесформенные световые пятна и целые геометрические фигуры, в которых угадывались городские кварталы. Светало. Над рекой клубились облака пара. Капсула вертелась и раскачивалась на ветру, но мы все поднимались и поднимались.
— Может, пора? — крикнул Максим прямо мне в ухо.
— Не ори, — я пихнул его локтем. — Рано еще. Надо выше. Будем подниматься, пока можно.
Мы лежали рядом на дне гондолы, вцепившись в леера. Мы не глядели друг на друга. Я чувствовал, как он дрожит от холода. В конце концов, он был обыкновенным менеджером из будущего. Он никогда не поднимался в воздух на аэростате. Его жизнь была ровной и безопасной, как транспортный виадук, по которому он летел на своем модном джипе — всё в гору да в гору.
— Макс, — позвал я.
— Что?
— Зачем ты полетел? Как тебя твоя девушка отпустила?
— Мы расстались, — отрезал Макс.
Я догадывался, что он говорит правду. Он был настоящим сыном своего века. Без семьи, без детей, без привязанностей.
— А для чего тогда? — спросил я снова.
— Не знаю. Нужно же что-то сделать раз в жизни. Или хотя бы попытаться.
И он снова уткнулся в шарф.
Мне показалось, что я понимаю, о чем он хотел сказать.
Часто самый главный шанс дается человеку в первый и последний раз. Да еще так, чтобы никто этого не заметил. По-тихому, без пафоса. Без всякой надежды на чужую благодарность.
Вот так взять да и спасти мир. Кашляя и сморкаясь. Город проплывал под нами, безмолвный и безжизненный, в клочьях мертвенно-бледных облаков. Взглянув вверх, я испугался. Слой ядовитого тумана нависал над нами, похожий на грязное лоскутное одеяло — желтое с зеленым, какого-то мерзкого, сопливого цвета. Туман казался плотным, но я знал, что это иллюзия.
Внутри желтого облака стало трудно дышать.
— Давай, — крикнул я Максу. — Трави потихоньку.
Он не понял. Я помог ему открутить вентиль. Со своим баллоном сделал то же. Где-то внизу зашипел реагент, вырываясь сразу из двух шлангов.
Налетел порыв ветра, и тогда с окружающей реальностью тоже начали происходить трансформации: воздух завертелся и завихрился вокруг нас, и у меня закружилась голова. Казалось, гондола пляшет, как поплавок в бурлящем море, и у меня оставалась безумная надежда, что всё обойдется.
Пространство внизу свернулось в тугую воронку, словно из расплавленного металла. Было видно, как стенки этой воронки крутятся с бешеной скоростью, в центре — быстрее, по краям — медленнее. Катализатор начал действовать, и теперь реакция всё ширилась, требуя всё больше реагента, как костер требует все больше топлива. Еще немного — и всё зловредное химическое облако соберется в эту воронку, закрутится там и сгорит ко всем чертям.
Цепляясь за борта, Макс тоже поднялся на ноги.
— Всё будет хорошо! — крикнул он. — Ты всё правильно рассчитал! Перескочин с Лившицем — трусы и сволочи. А ты — мой друг. Понял?
— Понял, — отвечал я.
А что мне было еще ответить? Что я никак не могу быть его другом, потому что в этом времени, если по-честному, мне должно было стукнуть лет семьдесят пять, и мы должны были бы посиживать на одной скамеечке с его бабкой, которую когда-то… то есть, которую и теперь зовут Таней?
Нет. Пятьдесят лет назад я решил с ней расстаться, потому что она хотела ребенка от меня, а я боялся. Я был трусом и сволочью.
Глотнув ледяной воздух, я закашлялся. Вытер слезы кулаком.
— Смотри, — крикнул мне Макс. — Солнце восходит!
И правда: вокруг становилось все светлее. Восток заалел, и желтая муть стала отступать. Эта ночь тоже кончалась. Если бывает конец света, то бывает и его начало, почему-то пришло мне в голову. Что-то приближалось, что-то накатывалось на нас, и я чувствовал это, и Макс тоже.
— Сейчас всё кончится, — упавшим голосом сказал я. Но он расслышал — и крепче сжал мою руку, будто вдруг всё понял.
— Я не хочу, — сказал он. — Не уходи, Кирилл.
— Мы еще увидимся, Макс. Только всё будет по-другому. Это будет иное будущее, и в нем мы снова встретимся. И мы не будем делать ошибок, понимаешь?
— Да, но…
Он не успел договорить. Мгновенная вспышка заставила меня зажмуриться; горячий ветер налетел, мои пальцы разжались, и в это мгновение аэростат с треском лопнул, и всё распалось.
* * *
Когда я открыл глаза, в окне мерцало и переливалось всеми цветами северное сияние. Это было чертовски красиво. Это завораживало.
В углу монитора светилась иконка мессенджера.
Gabrielsson: слыхал про аномалии со временем?
KirLat: нет.
Gabrielsson: на работу никогда нет времени. это аномалия.
KirLat: смешно
Volos: нажми Home + Delete, и станешь бездомным. шутка. только что прислали 🙂
Gabrielsson: все смеются.
KirLat: иди в жопу.
«Таня», — набрал я в другом чате. И остановился.
«Таня, — решился я снова. — Я сейчас удалю последние сообщения. И у тебя тоже. Забудь, что в них было».
Я пошевелил пальцами в воздухе.
«Я тут подумал: когда у нас будет ребенок, назовем его Сергеем. Тебе нравится это имя?»
Вздохнув, я нажал на enter сразу двумя пальцами. Сообщение улетело по адресу.
Я отыскал на столе колпачок от ручки, аккуратно привинтил на место. Нарисовал смайлик на чистом листе бумаги. Предыдущий лист, густо изрисованный синими драконами, смял и кинул в корзинку.
Оставалось помочь Вовчику обработать входящие данные. А потом мы вместе пойдем к Власову пить пиво.
KirLat: я тут подумал 🙂 если нажать End + Pause, конец света будет отложен.
Gabrielsson: я нажал. и ничего.
Volos: ого. уже работает 🙂
19.12.2023
