(Антон Секисов. Комната Вагинова. — М.: Альпина.Проза, 2023 — 256 с.)
«Комната Вагинова» Антона Секисова, вышедшая сначала как аудиосериал, теперь существует и в виде книги. Попробуем разобраться в том, что же на самом деле представляет из себя роман, прикидывающийся абсурдистским триллером.
Особенность этого текста заключается в том, что автор предельно честен с читателем. Никаких фиг в кармане, никаких потайных дверей, никаких присыпанных прошлогодней листвой ловушек. Он с самого начала выдает читателю не отмычку даже (подобную той, что мастерит из заколки его герой, чтобы заглянуть в запертую комнату), а целый набор ключей, причем таких, что подходят ко всем к романным замкам. Дальше уже дело за читателем: не поленится ли заглянуть в каждую предложенную коридорной системой дверь, не пройдет ли за забавным и увлекательным сюжетом сразу к выходу? Главный из ключей даже вынесен в название: это писатель начала ХХ века Константин Вагинов, близкий к обэриутам, вхожий в круг Михаила Бахтина и Льва Пумпянского, участник «Цеха поэтов» Николая Гумилева. По его собственным словам, он «состоял почти во всех поэтических объединениях Петрограда», и тем не менее всегда оставался несколько наособицу, сам по себе. Герой романа Антона Секисова — молодой филолог Сеня, в меру нескладный, не очень умеющий выстраивать коммуникацию с людьми, который собирается писать биографию Константина Вагинова для серии ЖЗЛ. Для того, чтобы лучше понять своего героя, буквально влезть в его шкуру, он снимает комнату в той коммуналке, где когда-то жил Вагинов. И пусть комната явно не та: доподлинно известно, что поэт начала века смотрел во двор-колодец, в то время как Сене достается пенал с видом на канал Грибоедова. Но главное, что его герой становится ближе, и может быть, комнату с нужным видом еще удастся получить.
Тем временем питерская коммуналка ведет себя ровно так, как от нее можно было ожидать. Бедному робкому интроверту придется выстраивать отношения с соседями: итальянским алкоголиком (и, возможно, шпионом) Гаэтано, то ли безумным, то ли прочно вжившемся в образ поэтом Сергачевым, девушкой, ведущей блог про своего енота Николая Васильевича, и странноватым любителем античной философии, удерживающем в заложницах связанную девушку с кляпом во рту.
Итак, Вагинов — первый и главный ключ к тексту Антона Секисова. Если посмотреть на самый известный роман Вагинова «Козлиная песнь», то некоторые пересечения очевидны уже на уровне системы персонажей. Сергачев восходит к «неизвестному поэту» (Агафонову), одним из прототипов которого, в свою очередь, был сам Вагинов. Сергачев — это типичный «вагиновский» герой, потому что он чудак и собиратель (точнее, клептоман, поскольку ворует крышку от чайника и кладет на кучу других мелочей в своей комнате). Учитывая эту цепочку, отношения Сени и Сергачева приобретают дополнительную смысловую нагрузку: филолог встречается со своеобразным альтер-эго своего героя, который, весьма вероятно, еще и живет в той же самой комнате. Вообще комната — второе слово из названия — еще один смысловой центр романа. Даром что в какой именно комнате жил Вагинов, так и остается до конца непроясненным. Книга Секисова построена по принципу матрешки, он словно сжимает концентрические круги пространства: от мира произведений Константина Вагинова (который как модернист опирался на литературный опыт предшественников, и особое значение для него имела «Жизнь Аполлония Тианского» Филострата) — через Петербург писателя — к коммунальной квартире — и, наконец, его комнате.
Другие герои Секисова тоже встречают неявных двойников в «Козлиной песни». У Сени их сразу двое — с одной стороны, это филолог Тептёлкин (собирательное прозвище профана, обывателя и филистера в философских и литературоведческих кругах Пумпянского и Бахтина), а с другой, и даже в большей степени, это Миша Котиков, собирающий материалы для книги о поэте Заэвфратском (прототип которого Николай Гумилев). Котиков женится на вдове Заэвфратского, чтобы максимально приблизиться к нему и понять, Сеня с той же целью въезжает в квартиру Вагинова.
«Козлиная песнь» — буквальный перевод с древнегреческого слова «трагедия». Певцы надевали козлиные маски и исполняли песнопения в честь Диониса. И потому при жанровых дефинициях романов и Вагинова, и Секисова не следует сбрасывать со счетов жанр трагедии в самом классическом его понимании. Впрочем, есть еще одна версия, которая кажется наиболее подходящей, а именно, предложенный Михаилом Бахтиным (и это уже первый довод «за») в «Проблемах поэтики Достоевского» жанр меннипеи. Это вид серьезно-смеховых текстов, название которых восходит к «менипповой сатире». Исследователь отмечает «органическое сочетание в ней свободной фантастики, символики и — иногда –мистико-религиозного элемента с крайним и грубым (с нашей точки зрения) трущобным натурализмом»[1]. Среди жанровых признаков Бахтиным также называются присутствующие в тексте скандалы, драки, неуместные речи, философский универсализм и предельная миросозерцательность — словом, всё то, чем полнятся страницы «Комнаты Вагинова».
Филострат неслучайно акцентированно упоминается и в «Козлиной песни», и у Антона Секисова. Для обоих писателей он — идеальный биограф, создающий лучший из возможных миф о своем герое, способный придать патетический образ даже низменному персонажу.
Впрочем, художественный мир книги Секисова обнаруживает общие точки не только с самым известным романом Вагинова, но и, например, с «Бамбочадой» и незаконченной «Гарпагонианой». В обоих этих текстах мы сталкиваемся с героем, не вписывающимся в окружающую реальность, словно выпадающим из нее, как некий чужеродный элемент. Сеня лишний в этой коммуналке и примыкающем к ней мире, и в то же время он необъяснимым образом его неотъемлемая часть, едва ли не несущая конструкция. Вся галерея персонажей этих романов Вагинова — типичные для писательского мироощущения чудаки и собиратели (и квинтэссенция тут — коллекционер и каталогизатор всего подряд вплоть до обрезанных ногтей Жулонбин). Кроме того, в «Гарпагониане» важная роль отводится снам: героев окружает мир ненадежный, выморочный, по-кальдероновски сновидческий: «Всю ночь не спал Жулонбин. Он видел, что он собирае сновидения, раскладывает по коробочкам, надписывает, классифицирует, составляет каталоги. У Локонова уже стоял Анфертьев и продавал ему сны, записанные у старичка». Играя с читателем в честную игру, Антон Секисов обращает внимание читателя на этот факт в диалоге Сени с Артемом: «Он писал про городских сумасшедших. Коллекционеров странных и ненужных вещей. Или нематериальных вещей. Например, у него есть герой, который коллекционирует чужие сны».
Иллюзорность, двойственность, двойничество — основные категории, которые Секисов перенимает у Вагинова. Вступая в литературную игру на его территории, он пусть и не заимствует героев буквально (фамилии и типажи у них другие), но явным образом продолжает галерею типов Вагинова. «А вы знали, что человек видит сны круглосуточно, даже когда не спит? Просто разум их подавляет», — говорит квартирная хозяйка Анна Эрнестовна Сене при знакомстве. Секисов не занимается нарочитой стилизацией, он наследует Вагинову, но не имитирует его письмо. Этого и не требуется: ставший книгой аудиосериал органично расширяет гипертекст романов Вагинова, создавая при этом собственную городскую мифологию, с горгульями, монстрами, гарпиями и прочими существами, имеющими на этот город едва ли не больше прав, чем люди. Литература и миф вторгаются в жизнь на каждом шагу, фиксация процесса этого вторжения и есть основное содержание «Комнаты Вагинова». А последствия — ну что последствия…
19.12.2023
[1] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин — М.: Эксмо», 1929, 1963. С. 178–179.