Похороны

Всё лишь бредни шери бренди, ангел мой.

Так и не удалось влюбиться, но успокоилась.

Сосите со своим Москоу сити.

Сижу с Элей, пью лимонад абрау дюрсо. Мультик на прошлогоднем полу цветом неба. Неба над москоу сити. Uberlin. Der himmel uber.

Новому врачу веду себя так, чтобы быстрее стало понятно, что я за человек. Не хочу замуж, говорю, совершенство только у бога, я на его роль не посягаю, говорю, симметричное некрасиво, теперь слушаю музыку вслух голосом, как и договаривались, говорю. Итак, себя люблю достаточно, как личность люблю достаточно, мне в себе всё внутри любо, говорю еще

Раз

Который день мне не пыкчет солнце в центр виска и не весело отражает белое в окно ночью. Все мои подружки — дуры, особенно Соня, потому что сообразить пора, что надо до, а не после узнавать про ВИЧ. Очередной Мальчик пишет, что я удивительный нежный комочек, и я думаю, что он, наверное, тяжелый тупой идиот, и я ему совсем не верю и сразу думаю, что я его умнее и лучше.

Бог не отвечает на молитвы, не подключает блютусом наушники к телефону и отравляет мне дорогу домой.

Таракан лезет к шоколаду без сахара, от которого я за две недели отъела две дольки.

Ссаный булгур почти закончился, и остались нормальные, обычные, нисколько не хитровыебанные каши, и я перехожу теперь на диету из просто воды и яиц.

Составляю на столе композицию из всяких разных каплей, и пшикалок в горло, и антибиотиков, и муколитических средств, ставлю рядом убиралку кошачьей шерсти сметать вековую пыль углов, которые я не приберу сегодня, и завтра я тоже ничего не приберу.

Нахожу тапки, которые купил Саша в самом начале коронавируса, и шорты, которые Саша тогда купил, и они стерлись настолько, что ткань сыпется от прикасания, и вспоминаю еще, как казалось, будет здорово нам всем закрыться от страшного дома у Саши, и набрали полную корзину сыров и киндеров, а Саша смешал водку с метадоном, и мы уехали в ту же ночь, не вышло отсидеть карантин.

Я разбрасываю по комнате вещи и ощущаю песок между пальцев, я общаюсь с людьми, я много чего делаю и думаю написать Алле Валентиновне о том, что кажется, вот она сказала, что будет ждать меня, как Пенелопа Одиссея, и что вот она дождалась: Одиссей не справился и вернулся, и я вернусь, но я боюсь

Мне хочется, чтобы включилось радио на таком моменте, после которого я подумаю: да, вот это те сантименты, ради которых я читаю Шкловского, то самое, и я еще подерусь немного с бетоном моей осознанности и позволю себе грубить другому человеку.

Пока грублю только себе.

Зачем-то кричу на маму и снова ругаюсь на реабилитацию, говорю, что оттяпали годик моей чудной жизни, взяли и оттяпали. Как могли? На папу кричу заслуженно абсолютно, или не кричу, не крик это, а злой интенсивно натянутый голос, у меня таким голосом только не уметь ругаться, не уметь ругаться, а хотеть

Обидеть

Всех обидеть

И бежать в сторону госпиталя, мы там раньше залазили, дети, на танк, мы были дети, и лезли на танк, и были выше, чем были до танка, и видно было далеко и долго, и было радостно как-то и легко, а потом качаться на качели и думать: вот я, такая маленькая девочка, качаюсь, и никто за мной не смотрит, я тут есть, а где-то в другом месте другие такие девочки качаются в этот же самый момент на других, может, по цвету таких же, по сути, качельках, и думают девочки маленькие о том, что вот они качаются сейчас одни на качельках, а где-то в мире, может, сотни единовременно таких же девочек качаются, и я ищу

Предчувствия любви

И я смотрю на

Маму

Папу

И мне не жаль их нисколько и только тошно от того, какая я злая, и катю я обидела, и машу, я на всех накричала, и ни в качельке, ни в госпитале любви нет ни секунды, и хочется, чтобы просто где-то толика жалости во мне или вовне, и я мечтаю обнять бабушку, я ведь очень люблю бабушку, и я достаю телефон и набираю, а папа говорит, говорит, что бабушки нет больше и некому набирать,

и я тогда хочу, чтобы мне разрешили последний разговорчик

В этом, где все дураки и нет любви, все дураки, представляете, и тогда ощущаю необратимость произошедшего и как жестоко все-таки, бога нет, жестоко со стороны бога не дать мне умереть раньше всех, не дать мне поговорить с бабушкой

Смыкается глотка, и падает обратная сторона глаза перестает мочь дышать, я открываю веки, и мне жаль. Сажусь на кровать, придвигая колени к лицу, и повторяю, что сон, конечно, что сон, конечно, мне всё приснилось, и я проснулась в туда, где никто еще не умер, никто не умер, и я, конечно, не злая и не могу то тем им

— Знаешь, мне такой ужасный сон приснился — Ууууу, котек((((

Иллюстрация: Виктор Лукьянов

28.01.2024